658 слов. Не знаю, то ли это, что хотел заказчик -.-
- Стреляйте, - смелее, в самую шею. Или, быть может, вам угодно в грудь или в голову? Не хотите ли изукрасить родные стены узором из крови и мозгов? Желаете вплести в мокрый запах весенней ночи капельку гнуси? Я уверен, что нет. Иначе бы вы взяли пистолет. Вы даже не потянулись за ним к краю стола, он лежит там этаким напоминанием – держи пасть на замке, я грозная женщина с оружием. - Я слишком занята, - у слишком занятых женщин нет времени на пустые угрозы вроде: «Мозги прострелю». Наклоняюсь вперед, упираюсь в стол руками, бросая на светлую макушку любопытную тень. Рука в перчатке с гордым «Хеллсинг» тянется к бумаге, но поздно – не вам соперничать со мной в скорости. А я так и думал – документы на выплату ренты за арендованное помещение для стрельб перевернуты кверху ногами. Многозначительное молчание – ровно десять секунд. Дальше будет… - Ну чего ты привязался? – укоризненный вздох. – Пошел бы к наемникам или к поварихам, они бы на тебя наорали и половником кинули бы метче, чем я. Активнее, госпожа, активнее. Эта весна так чудесна своей восхитительной сыростью, которую поэты воспоют свежестью. Даже у меня она звенит в голове, что уж про человеческое тело говорить? Мне хочется крика или, может быть, пощечины. Или чего-то тяжелого, вроде свинца, в собственной и без того пустой голове. Как никогда хочется ощутить чужую капитуляцию и признание в слабости, чужое бессилие скрашивает ночи не хуже всего того, о чем пишут в любовных романах. Весна, леди Хеллсинг, весна. У вампиров она тоже бывает, так пусть выйдет солнышко вашим разгневанным румянцем на высоких острых скулах. - Других мне доставать неинтересно, - если говорить совсем понятным вам языком. Я не люблю усталые привычные издевки, а потому давно уже не подкалываю Уолтера – старик стал слишком… косен в своих изощренно-скучных ругательствах. Я не люблю смущение вместо ярости – какой же хищник станет есть траву вместо мяса? Потому ни Виктория, ни многочисленная ваша прислуга не удостаиваются моего внимания. Я не люблю базарную ругань бесстрашных вечно-холодных голов. Наемники лишь на словах лихие, а в глазах у них – счетная машинка, вместо сердца – банковский счет, вместо чувств – автоматная очередь. Я люблю священную ярость божества и гнев всесильных. Мой пантеон сходится в одной семье: Бог-Отец, прародитель, метавший молнии так, что Зевес обзавидуется, Бог-Сын, метко швырявшийся бутылками, а теперь и Святой Дух, у которого под смуглой жаркой кожей закипает злоба. Смелее, стреляйте, леди Хеллсинг. Я люблю, когда мне проигрывают те, перед кем я стою на коленях. Я жду и скалюсь, вы каменеете спиной, а глаза ваши из синих становятся почти черными. Эта семья славится своей импульсивностью и, к моему огромному разочарованию, умением держать себя в руках. Это напоминает танец – сойтись и отлететь друг от друга в па, не коснувшись и кончиков пальцев. Все равно что секс, в котором закономерный финал все время срывается, но неизменно наступает. Все равно что отсроченная на секунды смерть. Вы дергаете носом, я услужливо улыбаюсь. Это затягивается на часы, а длится ровно секунду. Вы хватаете пистолет – я склоняюсь, не опуская головы. Вы взводите курок – я подначиваю взглядом. Ваш палец ложится на спусковой крючок – моя улыбка становится почти конвульсивной… - Напрасно ждешь, - …и вы швыряете пистолет в раскрытое окно за собой. Будь мы в постели, послышался бы разочарованный рык. Но мы не в ней – к чему так опошлять настолько высокие отношения? - Я жду и желаю лишь того, что будет угодно госпоже, - ведь наши интересы так часто пересекаются. - Пошел вон, - будем считать, что сегодня выиграло ваше хладнокровие. - Как прикажет госпожа, - услужливый поклон. На сегодня моя порция наркотика останется куском свинца в пистолете, улетевшим в мокрую чавкающую землю под окном. Этой ночью придет ломка, а мертвому телу захочется вкусить человеческих эмоций – сильных, страстных, безумных. Как перед смертью – госпожа иначе не чувствует, все время живет на грани. И это лишь одна из многих причин, по которой я служу ей. Но завтра я заберу свое сторицей. Ведь госпожа тоже подсела на меня – давным-давно. И мы оба это знаем. И продолжаем играть за пределом человеческого восприятия. Ведь наши интересы так часто пересекаются.
-
-
24.02.2010 в 22:45- Стреляйте, - смелее, в самую шею.
Или, быть может, вам угодно в грудь или в голову? Не хотите ли изукрасить родные стены узором из крови и мозгов? Желаете вплести в мокрый запах весенней ночи капельку гнуси? Я уверен, что нет. Иначе бы вы взяли пистолет. Вы даже не потянулись за ним к краю стола, он лежит там этаким напоминанием – держи пасть на замке, я грозная женщина с оружием.
- Я слишком занята, - у слишком занятых женщин нет времени на пустые угрозы вроде: «Мозги прострелю».
Наклоняюсь вперед, упираюсь в стол руками, бросая на светлую макушку любопытную тень. Рука в перчатке с гордым «Хеллсинг» тянется к бумаге, но поздно – не вам соперничать со мной в скорости. А я так и думал – документы на выплату ренты за арендованное помещение для стрельб перевернуты кверху ногами.
Многозначительное молчание – ровно десять секунд. Дальше будет…
- Ну чего ты привязался? – укоризненный вздох. – Пошел бы к наемникам или к поварихам, они бы на тебя наорали и половником кинули бы метче, чем я.
Активнее, госпожа, активнее. Эта весна так чудесна своей восхитительной сыростью, которую поэты воспоют свежестью. Даже у меня она звенит в голове, что уж про человеческое тело говорить?
Мне хочется крика или, может быть, пощечины. Или чего-то тяжелого, вроде свинца, в собственной и без того пустой голове. Как никогда хочется ощутить чужую капитуляцию и признание в слабости, чужое бессилие скрашивает ночи не хуже всего того, о чем пишут в любовных романах. Весна, леди Хеллсинг, весна. У вампиров она тоже бывает, так пусть выйдет солнышко вашим разгневанным румянцем на высоких острых скулах.
- Других мне доставать неинтересно, - если говорить совсем понятным вам языком.
Я не люблю усталые привычные издевки, а потому давно уже не подкалываю Уолтера – старик стал слишком… косен в своих изощренно-скучных ругательствах.
Я не люблю смущение вместо ярости – какой же хищник станет есть траву вместо мяса? Потому ни Виктория, ни многочисленная ваша прислуга не удостаиваются моего внимания.
Я не люблю базарную ругань бесстрашных вечно-холодных голов. Наемники лишь на словах лихие, а в глазах у них – счетная машинка, вместо сердца – банковский счет, вместо чувств – автоматная очередь.
Я люблю священную ярость божества и гнев всесильных. Мой пантеон сходится в одной семье: Бог-Отец, прародитель, метавший молнии так, что Зевес обзавидуется, Бог-Сын, метко швырявшийся бутылками, а теперь и Святой Дух, у которого под смуглой жаркой кожей закипает злоба.
Смелее, стреляйте, леди Хеллсинг. Я люблю, когда мне проигрывают те, перед кем я стою на коленях.
Я жду и скалюсь, вы каменеете спиной, а глаза ваши из синих становятся почти черными. Эта семья славится своей импульсивностью и, к моему огромному разочарованию, умением держать себя в руках.
Это напоминает танец – сойтись и отлететь друг от друга в па, не коснувшись и кончиков пальцев. Все равно что секс, в котором закономерный финал все время срывается, но неизменно наступает. Все равно что отсроченная на секунды смерть.
Вы дергаете носом, я услужливо улыбаюсь. Это затягивается на часы, а длится ровно секунду. Вы хватаете пистолет – я склоняюсь, не опуская головы. Вы взводите курок – я подначиваю взглядом. Ваш палец ложится на спусковой крючок – моя улыбка становится почти конвульсивной…
- Напрасно ждешь, - …и вы швыряете пистолет в раскрытое окно за собой.
Будь мы в постели, послышался бы разочарованный рык. Но мы не в ней – к чему так опошлять настолько высокие отношения?
- Я жду и желаю лишь того, что будет угодно госпоже, - ведь наши интересы так часто пересекаются.
- Пошел вон, - будем считать, что сегодня выиграло ваше хладнокровие.
- Как прикажет госпожа, - услужливый поклон.
На сегодня моя порция наркотика останется куском свинца в пистолете, улетевшим в мокрую чавкающую землю под окном. Этой ночью придет ломка, а мертвому телу захочется вкусить человеческих эмоций – сильных, страстных, безумных. Как перед смертью – госпожа иначе не чувствует, все время живет на грани. И это лишь одна из многих причин, по которой я служу ей.
Но завтра я заберу свое сторицей. Ведь госпожа тоже подсела на меня – давным-давно. И мы оба это знаем. И продолжаем играть за пределом человеческого восприятия. Ведь наши интересы так часто пересекаются.
-
-
24.02.2010 в 22:50не заказчик
-
-
24.02.2010 в 23:48*Заказчик*
-
-
25.02.2010 в 09:39пусть Алукард и не совсем такой каким мне его хотелось бы видеть.
не заказчик
-
-
25.02.2010 в 11:41-
-
26.02.2010 в 16:05-
-
27.02.2010 в 14:20