1722 слова. Автор странно истолковал ключевую фразу и догадывается, что хотели интима. Есичо, интим написать не проблема)
А слезы все не останавливались. Она перестала их вытирать и давно уж промочила воротничок любимой блузки. С утра она сама ее гладила и прижгла палец почти до мяса – не заметила. Тяжело, как мама занималась этим изо дня в день? Она плакала на похоронах, плакала, когда гробы опускали в разрытые ямы, и все ждала знака с небес. Пару голубей белого цвета, которые уселись бы на ветку соседнего дерева и начали бы ворковать, как при жизни отец с матерью. Но ничего не было, только скучные тучи. Прогнозы погоды обещали дождь весь вечер. Она плакала, когда дядя Иво положил ей руку на плечо и предложил переночевать у него дома. Когда она мотала головой и сквозь шмыги просила оставить ее в покое. Дядя Иво понял, только до дома довез. Она плакала, упав на родительскую постель с узором из бамбука. Постель пахла мамиными лавандовыми духами и отцовским одеколоном, которым он крепко растирался после душа. Потом этот одеколон мешался с запахом свежего кофе, газеты и трубочного табака, а маленькая Хелена зарывалась в его живот носом и шутливо говорила, что он пахнет «папятиной». Такого запаха больше ни у кого не было. Она плакала сутки и вконец обессилела от раздирающей печали. Когда чувство голода выволокло ее на кухню, она тоже плакала. Плакала, жуя хлеб с ветчиной и вдвойне сильно – когда ее тошнило только что съеденным. Она плакала и плакала, обняв колени. Она была достаточно взрослой девочкой, чтобы понять, что ей грозит в скором будущем. Возможно, дядя Иво согласится оформить опекунство и тогда она переедет в его домик к шести своим братьям, неугомонным и шумным. С ними хорошо гонять мячик на заднем дворе, но не жить постоянно. Или дядя Иво поймет, что еще один рот ему не прокормить. Тогда ее отправят в приют, где на нее, совсем уже взрослую тринадцатилетнюю девочку, никто не польстится. А возможно, она просто запрется здесь и никто ее не найдет? Тогда она будет плакать, пока голова совсем не разорвется на куски. Возможно. Наверное. Может быть. Ничего еще неизвестно. Она снова расплакалась, уже сидя в коридоре, прислонившись к стене и глядя на свадебную фотографию родителей на фоне крохотной часовни. Маленькую Хелену водили туда часто, а наряжая ее в белое красивое платьице, мама всегда приговаривала, что это господь так щедр, что подарил ей и Марко такую чудесную дочку. Слезы мгновенно высохли, лицо стянуло сухой маской и заморозило в перекошенной гримасе ярости. Хелена знала, куда ей пойти и что сделать. И она снова плакала, теперь уже сидя на пыльном тротуаре перед невысоким зданием классического стиля. Сквозь слезы и всхлипы она надеялась, что ее убьют из окна, как эти твари сделали с папой и мамой, потому что сил и смелости, чтобы просто постучаться, у нее не было. Папа был предатель. И стал им из-за мамы. Он сбежал от этих убийц в сутанах и спрятался, очень хорошо спрятался – они сами научили его прятаться. А потом его нашли и убили. Хелена знала, что это именно они. Папа ненавидел церковь всей душой, хотя и был раньше священником. И потому все рассказал ей, как только счел нужным. Хелена тоже ненавидела церковь, но исправно делала вид, что молится перед обедом – иначе мама расстроилась бы. - Отчего ты плачешь, дитя мое? – сквозь пелену в заморенных глазах она с трудом рассмотрела кого-то высокого, заслонившего солнце. – Не стоит сидеть на улице в такой жаркий полдень, особенно без шляпки, - дружелюбный и низкий мужской голос. Хелена сморгнула, шмыгнула раздавшимся красным носом и судорожно сглотнула. Незнакомец сидел перед ней на корточках, такой пугающе огромный, что закрывал собой весь свет сразу. Он походил на старого дрессированного медведя из сказки, который крутил рукоятку шарманки. И улыбка у него была, как у того медведя в книжке. - Я… - Хелена разинула рот, вдохнула и выдохнула через силу под этим внимательным дружелюбным взглядом. Глаза какие. Зеленые-зеленые. – Я ищу работу, - слова как будто не сказала – прочла перед собой. - Такая молодая, но такая самостоятельная, - зубы у незнакомца были крепкие, а еще Хелена была уверена, что у него такой же крепкий смех. – И зачем вам работа, сеньорита? – он сел рядом на тротуар и протянул ей яблоко из бумажного пакета. Яблоко было глянцевое, с белыми пятнышками, зеленое и картиночное, такое даже кусать не хочется. А еще на черенке листик. Все как в книжке. - Я хочу отомстить, - снова «прочитала» она перед собой. - Кому? – вопрос был задан без тени удивления все тем же ласковым тоном. - Им, - с трудом выговорила Хелена. Под курткой, в которой на солнцепеке было невыносимо, у нее был нож для резки хлеба, который она долго-долго мыла. Она не знала, к кому шла с ним и кого хотела… слово «убить», такое короткое и ясно, не умещалось в голове, пухло и давило на мозги. Разве может она убить? Даже ярость смирялась перед этим глаголом. - И как вы собираетесь мстить, милая сеньорита? – приятный голос. Похож на папин. Только ниже. И табаком от незнакомца не пахнет – пахнет зелеными яблоками. - Я умею убивать, - невпопад ответила Хелена, неожиданно вскочив с тротуара. Она снова плакала, а черты незнакомца расплывались перед ней и прятали его. Он странный, этот незнакомец. Хелена сжала яблоко, о котором забыла, так сильно, что он слегка затрещало наливной шкуркой. - Вот как, - когда он встал, то снова заслонил весь свет. – Сдается мне, что вы врете, сеньорита, - она задрожала, задрожали губы и руки, задрожали коленки и задрожал голос. - Нет, не вру. - Врете, - непреклонно заверил ее незнакомец. Руки, легшие к ней на плечи, были такими тяжелыми, что она почти просела на асфальт. – Врете нагло и непростительно. Вас бы за это отшлепать и отправить домой, чтобы вы не занимались ерундой. - Мой папа был из «Искариота», - на шее у него болтался крест. Тяжелый крест, при одном взгляде на который слезы высыхали от того, каким упругим жаром наполнялись изнутри щеки. – Я умею убивать, он меня научил. Любимейший отец, читавший ей книжки про Ассоль и водивший на карусели в парк. Отец, не чаявший в ней души и запрещавший даже посуду мыть. Очень любящий отец. За всю свою жизнь она убила только шестерых тараканов, каждого из которых – с пронзительным визгом и отчаянным колотежем тапкой по полу. - Вот как, - голос вдруг стал холодным, а она отчетливо рассмотрела незнакомца. Углядела опасно натянувшуюся на плечах сутану, не выдерживавшую всей мощи спрятанного в ней тела. Углядела шрам на щеке и холод стали в зеленых глазах. Углядела опаску и настороженность. И этот чертов крест! - Так, - ответила она, гордо задрав острый подбородок. И пискнула, когда мужчина вдруг наклонился опасно близко, щекотнув макушку и лоб горячим-горячим дыханием. Он пах ладаном. И зелеными яблоками. - И скольких же убила юная сеньорита? – не издевка – внимательность. Кажется, он ей действительно поверил. – И как звали ее отца? - Марко Вольтецци, - немеющими от страха губами, пролепетала она. - Я помню Марко, - после долгой, бесконечной, паузы ответил он. – Он был замечательным… человеком и верующим, по-настоящему верующим. Я слышал, что он умер четырнадцать лет назад. Хелена еще слишком мала, чтобы разбирать такие нюансы, однако она их чует телом, за гранью человеческого восприятия. Для этого мужчины ее папа действительно умер. Как раз в тот день, когда сбежал из этой мясорубки к маме и счастливой жизни. Пока они не нашли и не убили его. Возможно, папу убил именно этот… медведь. - Был, - только не сейчас! Почему слезы начали литься именно сейчас?! – Я хочу работать у вас, - сойдет любой повод, чтобы пробраться внутрь. А там найти того, кто… - Скольких вы убили, сеньорита? – жестко спросил мужчина. От его нынешнего взгляда сжалось в желудке и захотелось, ойкая, сесть на асфальт. - Я… - Глупое дитя, - он неожиданно снова стал милым обаятельным мишкой с шарманкой. Грустным мишкой. – Не бери греха на душу и не лги. Пойди домой или в церковь и помолись за своих родителей. И да укажет им Господь дорогу в Рай. Щеки коснулся чистый платок, а Хелена неожиданно увидела в его круглых очках отражение исхудавшей трясущейся девчонки, похожей на больного кролика. - Скольких надо убить, чтобы вы дали мне работу? – севшим голосом произнесла она. С надеждой. Отчаянной надеждой ребенка, которого уводят от витрины с игрушками. - Многих, - отвечает он после паузы. – Очень многих. Иди домой, дитя мое, не греши низкими помыслами. Это не твоя дорога, пусть ты и его дочь. А этот крест все болтается и болтается, крутится на цепочке, пока он оттирает с ее щеки слезы и грязь, а Хелена ненавидит его. Его, этот крест и всю эту гребаную церковь! Папа не одобрил бы, если бы она так ругалась, а мама и вовсе пришла бы в ужас. - Многих? - всхлипнув, произнесла она. Всхлипнув уже от ярости. Отчего-то она была почти уверена, что это именно он застрелил папу и убил маму. А кто еще? Папа описывал фанатиков и настоящих бойцов. Кто еще может быть бойцом, если не он? - Очень многих, - терпеливо подтвердил мужчина. – Не… - Так станьте моим первым! – гнев вскипел в ней новыми слезами, но не пролился через край – подтолкнул ее руку к карману куртки.
Это ни на что не было похоже. И она ни о чем не думала. Было отрешенное понимание, что человеческая плоть чавкает смешно, похоже на шлепнувший кусок вырезки, которую иногда роняла на пол мама. И никаких эмоций. Разве что… она больше не плакала. И морщинки на лице вдруг из плачущих стали сосредоточенными. Странно, но кровь на руках ее совсем не испугала. Скорее стало любопытно. А еще она ждала. Когда медведь переведет удивленный взгляд на ее лицо, как в фильмах, которые запрещала смотреть мама, раскроет рот и упадет на асфальт, а вокруг его тела будет разливаться лужа крови. Хайнкель только плюхнулась на землю, когда мужчина, взглянувший на нее остро и непреклонно, стиснул ее пальцы до боли, заставив их разжаться, и без единого звука вынул нож из живота. Сомкнувшиеся у нее на глазах края раны, мелькавшие в прорехе, иногда снились ей в кошмарах многие годы спустя. - Хотите работу, сеньорита? – с расстановкой произнес он, ловко проворачивая лезвие ножа в руках. – Что же, пойдемте. Мы нуждаемся в молодых талантах, - даже не сморщившись, он взял ее за окровавленную руку и буквально втащил в здание, у которого она просидела почти семь часов. - Это вы убили папу, - пролепетала она с трудом, - вы его застрелили, - мужчина посмотрел на нее сверху вниз, мельком, из-за плеча. - Я никогда не стреляю, - ответил он. А Хелена почему-то поверила. К концу этого же дня никаких «наверное» и «может быть» не осталось. Ее квартиру продали в считанные часы, а деньги перевели на трастовый счет, которым она не могла бы воспользоваться до совершеннолетия. В тот же вечер она заторможенно распаковывала единственный чемодан на койке в приюте. Слез больше не было – была цель. Найти убийц и отомстить. А для этого – пусть они сами ее научат. О том, что ее отец и мать стали жертвами случайного ограбления, Хелена Вольтецци, будущая Хайнкель Вольф, не знала до двадцати одного года.
Незнакомец сидел перед ней на корточках, такой пугающе огромный, что закрывал собой весь свет сразу. Он походил на старого дрессированного медведя из сказки, который крутил рукоятку шарманки. И улыбка у него была, как у того медведя в книжке. Да-да-да, Александр-медведь ^^ именно таким я представляю его себе. И не надо тут никакого интима, прекрасное исполнение...
Заказчик вообще извращенец и действительно хотел интима, но... но вот это... я умер. от потрясения, что такую заявку можно истолковать вот так вот кроваво и чудовищно красиво. Автор, откройтесь, умоляю, я вам осанну спою. Ну или попкорном накормлю О_о
-
-
21.02.2010 в 00:56А слезы все не останавливались. Она перестала их вытирать и давно уж промочила воротничок любимой блузки. С утра она сама ее гладила и прижгла палец почти до мяса – не заметила. Тяжело, как мама занималась этим изо дня в день?
Она плакала на похоронах, плакала, когда гробы опускали в разрытые ямы, и все ждала знака с небес. Пару голубей белого цвета, которые уселись бы на ветку соседнего дерева и начали бы ворковать, как при жизни отец с матерью. Но ничего не было, только скучные тучи. Прогнозы погоды обещали дождь весь вечер.
Она плакала, когда дядя Иво положил ей руку на плечо и предложил переночевать у него дома. Когда она мотала головой и сквозь шмыги просила оставить ее в покое. Дядя Иво понял, только до дома довез.
Она плакала, упав на родительскую постель с узором из бамбука. Постель пахла мамиными лавандовыми духами и отцовским одеколоном, которым он крепко растирался после душа. Потом этот одеколон мешался с запахом свежего кофе, газеты и трубочного табака, а маленькая Хелена зарывалась в его живот носом и шутливо говорила, что он пахнет «папятиной». Такого запаха больше ни у кого не было.
Она плакала сутки и вконец обессилела от раздирающей печали. Когда чувство голода выволокло ее на кухню, она тоже плакала. Плакала, жуя хлеб с ветчиной и вдвойне сильно – когда ее тошнило только что съеденным.
Она плакала и плакала, обняв колени. Она была достаточно взрослой девочкой, чтобы понять, что ей грозит в скором будущем.
Возможно, дядя Иво согласится оформить опекунство и тогда она переедет в его домик к шести своим братьям, неугомонным и шумным. С ними хорошо гонять мячик на заднем дворе, но не жить постоянно.
Или дядя Иво поймет, что еще один рот ему не прокормить. Тогда ее отправят в приют, где на нее, совсем уже взрослую тринадцатилетнюю девочку, никто не польстится.
А возможно, она просто запрется здесь и никто ее не найдет? Тогда она будет плакать, пока голова совсем не разорвется на куски.
Возможно. Наверное. Может быть. Ничего еще неизвестно.
Она снова расплакалась, уже сидя в коридоре, прислонившись к стене и глядя на свадебную фотографию родителей на фоне крохотной часовни. Маленькую Хелену водили туда часто, а наряжая ее в белое красивое платьице, мама всегда приговаривала, что это господь так щедр, что подарил ей и Марко такую чудесную дочку.
Слезы мгновенно высохли, лицо стянуло сухой маской и заморозило в перекошенной гримасе ярости. Хелена знала, куда ей пойти и что сделать.
И она снова плакала, теперь уже сидя на пыльном тротуаре перед невысоким зданием классического стиля. Сквозь слезы и всхлипы она надеялась, что ее убьют из окна, как эти твари сделали с папой и мамой, потому что сил и смелости, чтобы просто постучаться, у нее не было.
Папа был предатель. И стал им из-за мамы. Он сбежал от этих убийц в сутанах и спрятался, очень хорошо спрятался – они сами научили его прятаться. А потом его нашли и убили. Хелена знала, что это именно они. Папа ненавидел церковь всей душой, хотя и был раньше священником. И потому все рассказал ей, как только счел нужным. Хелена тоже ненавидела церковь, но исправно делала вид, что молится перед обедом – иначе мама расстроилась бы.
- Отчего ты плачешь, дитя мое? – сквозь пелену в заморенных глазах она с трудом рассмотрела кого-то высокого, заслонившего солнце. – Не стоит сидеть на улице в такой жаркий полдень, особенно без шляпки, - дружелюбный и низкий мужской голос. Хелена сморгнула, шмыгнула раздавшимся красным носом и судорожно сглотнула.
Незнакомец сидел перед ней на корточках, такой пугающе огромный, что закрывал собой весь свет сразу. Он походил на старого дрессированного медведя из сказки, который крутил рукоятку шарманки. И улыбка у него была, как у того медведя в книжке.
- Я… - Хелена разинула рот, вдохнула и выдохнула через силу под этим внимательным дружелюбным взглядом. Глаза какие. Зеленые-зеленые. – Я ищу работу, - слова как будто не сказала – прочла перед собой.
- Такая молодая, но такая самостоятельная, - зубы у незнакомца были крепкие, а еще Хелена была уверена, что у него такой же крепкий смех. – И зачем вам работа, сеньорита? – он сел рядом на тротуар и протянул ей яблоко из бумажного пакета.
Яблоко было глянцевое, с белыми пятнышками, зеленое и картиночное, такое даже кусать не хочется. А еще на черенке листик. Все как в книжке.
- Я хочу отомстить, - снова «прочитала» она перед собой.
- Кому? – вопрос был задан без тени удивления все тем же ласковым тоном.
- Им, - с трудом выговорила Хелена.
Под курткой, в которой на солнцепеке было невыносимо, у нее был нож для резки хлеба, который она долго-долго мыла. Она не знала, к кому шла с ним и кого хотела… слово «убить», такое короткое и ясно, не умещалось в голове, пухло и давило на мозги. Разве может она убить? Даже ярость смирялась перед этим глаголом.
- И как вы собираетесь мстить, милая сеньорита? – приятный голос. Похож на папин. Только ниже. И табаком от незнакомца не пахнет – пахнет зелеными яблоками.
- Я умею убивать, - невпопад ответила Хелена, неожиданно вскочив с тротуара.
Она снова плакала, а черты незнакомца расплывались перед ней и прятали его. Он странный, этот незнакомец. Хелена сжала яблоко, о котором забыла, так сильно, что он слегка затрещало наливной шкуркой.
- Вот как, - когда он встал, то снова заслонил весь свет. – Сдается мне, что вы врете, сеньорита, - она задрожала, задрожали губы и руки, задрожали коленки и задрожал голос.
- Нет, не вру.
- Врете, - непреклонно заверил ее незнакомец. Руки, легшие к ней на плечи, были такими тяжелыми, что она почти просела на асфальт. – Врете нагло и непростительно. Вас бы за это отшлепать и отправить домой, чтобы вы не занимались ерундой.
- Мой папа был из «Искариота», - на шее у него болтался крест. Тяжелый крест, при одном взгляде на который слезы высыхали от того, каким упругим жаром наполнялись изнутри щеки. – Я умею убивать, он меня научил.
Любимейший отец, читавший ей книжки про Ассоль и водивший на карусели в парк. Отец, не чаявший в ней души и запрещавший даже посуду мыть. Очень любящий отец.
За всю свою жизнь она убила только шестерых тараканов, каждого из которых – с пронзительным визгом и отчаянным колотежем тапкой по полу.
- Вот как, - голос вдруг стал холодным, а она отчетливо рассмотрела незнакомца. Углядела опасно натянувшуюся на плечах сутану, не выдерживавшую всей мощи спрятанного в ней тела. Углядела шрам на щеке и холод стали в зеленых глазах. Углядела опаску и настороженность. И этот чертов крест!
- Так, - ответила она, гордо задрав острый подбородок. И пискнула, когда мужчина вдруг наклонился опасно близко, щекотнув макушку и лоб горячим-горячим дыханием. Он пах ладаном. И зелеными яблоками.
- И скольких же убила юная сеньорита? – не издевка – внимательность. Кажется, он ей действительно поверил. – И как звали ее отца?
- Марко Вольтецци, - немеющими от страха губами, пролепетала она.
- Я помню Марко, - после долгой, бесконечной, паузы ответил он. – Он был замечательным… человеком и верующим, по-настоящему верующим. Я слышал, что он умер четырнадцать лет назад.
Хелена еще слишком мала, чтобы разбирать такие нюансы, однако она их чует телом, за гранью человеческого восприятия. Для этого мужчины ее папа действительно умер. Как раз в тот день, когда сбежал из этой мясорубки к маме и счастливой жизни. Пока они не нашли и не убили его. Возможно, папу убил именно этот… медведь.
- Был, - только не сейчас! Почему слезы начали литься именно сейчас?! – Я хочу работать у вас, - сойдет любой повод, чтобы пробраться внутрь. А там найти того, кто…
- Скольких вы убили, сеньорита? – жестко спросил мужчина. От его нынешнего взгляда сжалось в желудке и захотелось, ойкая, сесть на асфальт.
- Я…
- Глупое дитя, - он неожиданно снова стал милым обаятельным мишкой с шарманкой. Грустным мишкой. – Не бери греха на душу и не лги. Пойди домой или в церковь и помолись за своих родителей. И да укажет им Господь дорогу в Рай.
Щеки коснулся чистый платок, а Хелена неожиданно увидела в его круглых очках отражение исхудавшей трясущейся девчонки, похожей на больного кролика.
- Скольких надо убить, чтобы вы дали мне работу? – севшим голосом произнесла она. С надеждой. Отчаянной надеждой ребенка, которого уводят от витрины с игрушками.
- Многих, - отвечает он после паузы. – Очень многих. Иди домой, дитя мое, не греши низкими помыслами. Это не твоя дорога, пусть ты и его дочь.
А этот крест все болтается и болтается, крутится на цепочке, пока он оттирает с ее щеки слезы и грязь, а Хелена ненавидит его. Его, этот крест и всю эту гребаную церковь! Папа не одобрил бы, если бы она так ругалась, а мама и вовсе пришла бы в ужас.
- Многих? - всхлипнув, произнесла она. Всхлипнув уже от ярости.
Отчего-то она была почти уверена, что это именно он застрелил папу и убил маму. А кто еще? Папа описывал фанатиков и настоящих бойцов. Кто еще может быть бойцом, если не он?
- Очень многих, - терпеливо подтвердил мужчина. – Не…
- Так станьте моим первым! – гнев вскипел в ней новыми слезами, но не пролился через край – подтолкнул ее руку к карману куртки.
-
-
21.02.2010 в 00:56Странно, но кровь на руках ее совсем не испугала. Скорее стало любопытно. А еще она ждала. Когда медведь переведет удивленный взгляд на ее лицо, как в фильмах, которые запрещала смотреть мама, раскроет рот и упадет на асфальт, а вокруг его тела будет разливаться лужа крови.
Хайнкель только плюхнулась на землю, когда мужчина, взглянувший на нее остро и непреклонно, стиснул ее пальцы до боли, заставив их разжаться, и без единого звука вынул нож из живота. Сомкнувшиеся у нее на глазах края раны, мелькавшие в прорехе, иногда снились ей в кошмарах многие годы спустя.
- Хотите работу, сеньорита? – с расстановкой произнес он, ловко проворачивая лезвие ножа в руках. – Что же, пойдемте. Мы нуждаемся в молодых талантах, - даже не сморщившись, он взял ее за окровавленную руку и буквально втащил в здание, у которого она просидела почти семь часов.
- Это вы убили папу, - пролепетала она с трудом, - вы его застрелили, - мужчина посмотрел на нее сверху вниз, мельком, из-за плеча.
- Я никогда не стреляю, - ответил он. А Хелена почему-то поверила.
К концу этого же дня никаких «наверное» и «может быть» не осталось. Ее квартиру продали в считанные часы, а деньги перевели на трастовый счет, которым она не могла бы воспользоваться до совершеннолетия. В тот же вечер она заторможенно распаковывала единственный чемодан на койке в приюте. Слез больше не было – была цель. Найти убийц и отомстить. А для этого – пусть они сами ее научат.
О том, что ее отец и мать стали жертвами случайного ограбления, Хелена Вольтецци, будущая Хайнкель Вольф, не знала до двадцати одного года.
-
-
21.02.2010 в 03:07Не заказчик
-
-
21.02.2010 в 05:44Автор, я весь ваш.
Не заказчик.
-
-
21.02.2010 в 05:48не заказчик
-
-
21.02.2010 в 10:16Гость я ваш в ответ)
Сам Ты Барбара старались)
-
-
21.02.2010 в 13:56Да-да-да, Александр-медведь ^^ именно таким я представляю его себе. И не надо тут никакого интима, прекрасное исполнение...
Не заказчик
-
-
21.02.2010 в 14:40Я под впечатлением.
Спасибо!
Не заказчик.
-
-
21.02.2010 в 17:30но вот это... я умер. от потрясения, что такую заявку можно истолковать вот так вот кроваво и чудовищно красиво.
Автор, откройтесь, умоляю, я вам осанну спою. Ну или попкорном накормлю О_о
Восхищенный заказчик.
-
-
21.02.2010 в 18:32Annatary не за что.
Sora-chan кхм, ну, извратность моег омышления вообще давно известна)
-
-
21.02.2010 в 21:21-
-
09.09.2011 в 19:35особенно цепляет привязанность Хайнкель к папе.