«Радость моя, вот и все. Боль умерла на рассвете».
Счастливое лицо умирающего человека. Если отбросить ненужную шелуху и забыть, что ее противник не был простым человеком, и что она убила его, спасая собственную жизнь, точнее, не-жизнь, что тоже совершенно не важно, остается одно: он умирал, и он смеялся от счастья. «Ничего нет прекраснее смерти», - думала она, когда спешила на помощь Леди, оставив позади поверженного противника. «Ничего нет прекраснее смерти», - выстукивал ее разум, когда она палила в верных псов Майора и видела улыбки, смех, счастье. - Если вы так радуетесь смерти, почему вы сами не застрелились?! – воскликнула Серас с болью и ужасом. С течением времени образ умирающего Капитана не истлевал в сердце сержанта Виктории. Стоило ей закрыть глаза, как тут же перед ее мысленным взором он умирал и улыбался. Ей становилось душно от набросившихся переживаний. Недоумение, непонимание, горечь и, почему-то, зависть. «Ничего нет прекраснее смерти?» - задавалась она вопросом и не находила ответ. Лишь счастливый смех умирающего противника звенел в ушах. Она уже умирала и не могла сказать, что ей это понравилось. Возможно, пройдёт время, соразмерное с десятками человеческих жизней, и она будет жаждать смерти так же безумно, как когда-то он, Капитан. И не раз еще ее мысли вернутся к той Ночи, когда непривычно затрепетало ее не-мертвое сердце, когда вместо ожидаемой радости от победы она ощутила горечь.
«Мальчик, ты понял, что стало с тобой В это утро? Ты понял...»
/* Можно было лучше, наверное. Но автору не хватило терпения. Хочется верить, что вышло все-таки не совсем плохо. */
508 слов.
Словно слетая с натянутого лука, непохожие на лучи солнца, над городом смерти взвились стрелы рассвета.
Город штормил, как море, кровавое море из тел живых и умирающих, из мертвых и немертвых. Город пел, город кричал, город хрипел в агонии, кружился в диком танце. Гюнше вдохнул едкий дым, в запахе которого смешались и плоть сгорающего заживо младенца, и горящие волосы его матери, и удушливая пыль, поднявшаяся в воздух еще во время высадки десанта. Дирижабль снижался, и сквозь редеющую темноту стали видны очертания полуразрушенных зданий.
И солнце взошло.
В этой войне каждый преследовал свои цели. Защитить? Уничтожить? Просто повеселиться? Кто знает, чего искал капитан Ганс Гюнше, нелюдимый оборотень, молчаливо следующий приказам своего безумного командующего? Может быть, отдыха от переполняющей его пустоты?
Самое страшное оружие Миллениума. "Нравится ли тебе быть оружием, волк?" - Гюнше спрашивал себя и не находил ответа. Но такое оружие применяется нечасто. А в долгие часы покоя и вынужденного бездействия теплая молочно-белая дымка обволакивала его сознание. Что-то родное, знакомое и давно забытое. И хотелось выть от невозможности вернуть это что-то. Он думал: "Мать", - и представлял себе волчицу. Ему было бы смешно, вот только он давно разучился смеяться. В тот самый день, много десятков лет назад.
Его спросили: "Ты хочешь стать сильнее? Хочешь стать бессмертным?" "Кто же может не хотеть этого?" - прошептал он тогда. "Да". "Как можно этого хотеть?" - думал капитан теперь. "Что, Ганс, надкусил - не понравилось?" - говорил он себе. А теплая пелена рассеивалась, и оборотень оставался наедине со своей вечностью.
Мальчик, ты понял, что стало с тобой В это утро? Ты понял...
Что ж, скоро ветер окрепнет и мы Навсегда оттолкнемся от тверди. Мы ворвемся на гребне волны В ледяное сияние смерти...
И Смерть раскинула крылья над городом. Вервольф почти чувствовал ее дыхание, такое близкое, но все-таки неуловимое. В гнилостном запахе, в гари, в режущем глаза солнечном свете... Он стоял, неподвижный, как статуя, и смотрел прямо перед собой. Близилась его битва. Чуткий слух уловил шаги. Двое. Он знал, кто должен быть его противником, и ждать оставалось совсем недолго. Ганс указал женщине в плаще дорогу к Майору. Девушка-вампир - его цель. Выстрелы, обмен ударами, проба сил. Какое твердое у нее лицо. "Это будет бой на равных", - отстраненно подумал оборотень. - "Тем лучше. Ты сумеешь, девочка. Тебе уже приходилось убивать".
А внутри Ганса рождалась мелодия, яростная и торжествующая:
Плачь, мы уходим отсюда, плачь, Небеса в ледяной круговерти, Только ветер Сияния, плачь, Ничего нет прекраснее смерти!
Битва вторила этой музыке: бешеный пульс, хлещущая из разорванных сосудов кровь, оскаленные клыки, боль, такая привычная уже, такая обыденная... И всего один пропущенный удар. И он молчал, молчал изо всех сил:
Плачь, слышишь - Небо зовет нас, так плачь, С гулом рушатся времени своды, От свободы неистовой плачь, Беспредельной и страшной свободы!
Оборотень смеялся. Искренне и легко смеялся, чувствуя, как его тело охватывает пламя, как распадается плоть. Слишком долго он был один в темноте, чтобы не принять этот свет. "Спасибо, девочка. Надеюсь, когда-нибудь и ты найдешь того, кто освободит тебя".
Плачь, мы уходим навеки, так плачь, Сквозь миры, что распались как клети Эти реки сияния! Плачь! Ничего нет прекраснее смерти!
«Радость моя, вот и все.
Боль умерла на рассвете».
Счастливое лицо умирающего человека. Если отбросить ненужную шелуху и забыть, что ее противник не был простым человеком, и что она убила его, спасая собственную жизнь, точнее, не-жизнь, что тоже совершенно не важно, остается одно: он умирал, и он смеялся от счастья.
«Ничего нет прекраснее смерти», - думала она, когда спешила на помощь Леди, оставив позади поверженного противника.
«Ничего нет прекраснее смерти», - выстукивал ее разум, когда она палила в верных псов Майора и видела улыбки, смех, счастье.
- Если вы так радуетесь смерти, почему вы сами не застрелились?! – воскликнула Серас с болью и ужасом.
С течением времени образ умирающего Капитана не истлевал в сердце сержанта Виктории. Стоило ей закрыть глаза, как тут же перед ее мысленным взором он умирал и улыбался.
Ей становилось душно от набросившихся переживаний. Недоумение, непонимание, горечь и, почему-то, зависть.
«Ничего нет прекраснее смерти?» - задавалась она вопросом и не находила ответ. Лишь счастливый смех умирающего противника звенел в ушах.
Она уже умирала и не могла сказать, что ей это понравилось.
Возможно, пройдёт время, соразмерное с десятками человеческих жизней, и она будет жаждать смерти так же безумно, как когда-то он, Капитан.
И не раз еще ее мысли вернутся к той Ночи, когда непривычно затрепетало ее не-мертвое сердце, когда вместо ожидаемой радости от победы она ощутила горечь.
«Мальчик, ты понял, что стало с тобой
В это утро? Ты понял...»
не заказчик
508 слов.
Словно слетая с натянутого лука, непохожие на лучи солнца, над городом смерти взвились стрелы рассвета.
Город штормил, как море, кровавое море из тел живых и умирающих, из мертвых и немертвых. Город пел, город кричал, город хрипел в агонии, кружился в диком танце. Гюнше вдохнул едкий дым, в запахе которого смешались и плоть сгорающего заживо младенца, и горящие волосы его матери, и удушливая пыль, поднявшаяся в воздух еще во время высадки десанта. Дирижабль снижался, и сквозь редеющую темноту стали видны очертания полуразрушенных зданий.
И солнце взошло.
В этой войне каждый преследовал свои цели. Защитить? Уничтожить? Просто повеселиться?
Кто знает, чего искал капитан Ганс Гюнше, нелюдимый оборотень, молчаливо следующий приказам своего безумного командующего? Может быть, отдыха от переполняющей его пустоты?
Самое страшное оружие Миллениума. "Нравится ли тебе быть оружием, волк?" - Гюнше спрашивал себя и не находил ответа. Но такое оружие применяется нечасто. А в долгие часы покоя и вынужденного бездействия теплая молочно-белая дымка обволакивала его сознание. Что-то родное, знакомое и давно забытое. И хотелось выть от невозможности вернуть это что-то.
Он думал: "Мать", - и представлял себе волчицу. Ему было бы смешно, вот только он давно разучился смеяться. В тот самый день, много десятков лет назад.
Его спросили: "Ты хочешь стать сильнее? Хочешь стать бессмертным?"
"Кто же может не хотеть этого?" - прошептал он тогда.
"Да".
"Как можно этого хотеть?" - думал капитан теперь.
"Что, Ганс, надкусил - не понравилось?" - говорил он себе. А теплая пелена рассеивалась, и оборотень оставался наедине со своей вечностью.
Мальчик, ты понял, что стало с тобой
В это утро? Ты понял...
Что ж, скоро ветер окрепнет и мы
Навсегда оттолкнемся от тверди.
Мы ворвемся на гребне волны
В ледяное сияние смерти...
И Смерть раскинула крылья над городом. Вервольф почти чувствовал ее дыхание, такое близкое, но все-таки неуловимое. В гнилостном запахе, в гари, в режущем глаза солнечном свете... Он стоял, неподвижный, как статуя, и смотрел прямо перед собой. Близилась его битва.
Чуткий слух уловил шаги. Двое. Он знал, кто должен быть его противником, и ждать оставалось совсем недолго. Ганс указал женщине в плаще дорогу к Майору. Девушка-вампир - его цель.
Выстрелы, обмен ударами, проба сил.
Какое твердое у нее лицо.
"Это будет бой на равных", - отстраненно подумал оборотень. - "Тем лучше. Ты сумеешь, девочка. Тебе уже приходилось убивать".
А внутри Ганса рождалась мелодия, яростная и торжествующая:
Плачь, мы уходим отсюда, плачь,
Небеса в ледяной круговерти,
Только ветер Сияния, плачь,
Ничего нет прекраснее смерти!
Битва вторила этой музыке: бешеный пульс, хлещущая из разорванных сосудов кровь, оскаленные клыки, боль, такая привычная уже, такая обыденная... И всего один пропущенный удар.
И он молчал, молчал изо всех сил:
Плачь, слышишь - Небо зовет нас, так плачь,
С гулом рушатся времени своды,
От свободы неистовой плачь,
Беспредельной и страшной свободы!
Оборотень смеялся. Искренне и легко смеялся, чувствуя, как его тело охватывает пламя, как распадается плоть. Слишком долго он был один в темноте, чтобы не принять этот свет.
"Спасибо, девочка. Надеюсь, когда-нибудь и ты найдешь того, кто освободит тебя".
Плачь, мы уходим навеки, так плачь,
Сквозь миры, что распались как клети
Эти реки сияния! Плачь!
Ничего нет прекраснее смерти!
Серас-тян, ты молодец! пиши еще!
Я рада. Веришь?
не, ты рульно пишешь, няшка! давай уже уверяйся в своих силах и пиши еще. лео настаивает!
Да я вон в дневничке выложила очередной плод больного мозга. Epic fail is so epic.