521 слово. Автор сразу просит прощения - ему вредно слушать хорошую музыку, его штырит. Могу написать юмор!
- Я все слышу. Голос у него гудит так сильно, что отдается в руках. Руки – на спине. На бугрящихся мышцах. Ни единого шрама, только золотистый загар. И кровавые раны. Смертельные. Слышишь?! Вот и слушай вслух, идиот! - Идиот, - шипяще. Злобно. – Какой же ты кретин! Идиот! - Хайнкель, - нет, не злится. А жаль. Все такой же добродушный. Кошмар смерти мы оставили за спиной. Я перестала улыбаться, ты тоже. Убивать с улыбкой проще. Можно представить, что это просто шутка. А щеки сводит. А улыбка не снимается. А слезы все текут. - Идиот! – как жаль, что на тебе не остается ни одного синяка, придурок! И все-таки ударю кулаком. И еще разик! О тебя можно оглоблю сломать, а тебе ничего не будет! - Не ругайся, - а ты не проси! - А что мне говорить? – голос плачуще-елейный. Раздраженный и усталый. Очень злой. – Ах, падре, как замечательно и цветуще вы выглядите! Ах, падре, эти штыки вам так идут! Ах, падре, вы такой идиот, - снова в крик, хриплый. Надо бы бросить курить. – Вы позволили этим тварям вас нашпиговать собственным оружием! Серебром высшей пробы! - Хайнкель, - и не надо так вздыхать. Я бы прекрасно выбралась сама. Я бы смогла. Они всего лишь нелюди, в конце концов. - Я бы справилась. - Я верю, - ни черта ты не веришь! Лучше сдохнуть без половины черепа, чем смотреть на твою израненную спину. - Хайнкель, - ломаюсь. Обмякаю. Когда ты просишь. – Пожалуйста, вытащи последний. Мне тяжело дышать, легкое не срастается. А слезы капают. Но их не видно за очками. И всхлипа не слышно за влажным чавканьем. Кровь хлещет, а ты не чувствуешь. Идиот, зачем жертвовать собой ради того, кому платят за смерть под пулями?! - Я вытру кровь. - Спасибо. Пахнет коньяком из фляжки. Ты шипишь. Смешно! Только что, когда тебя насквозь пробило шесть раз подряд, ты ни звука не издал! А теперь тебе больно?! Спина снова ровно загорелая. Ни следа. - Все в порядке, мне совсем не больно, - ты кого убеждаешь? Интересно, каково это – каждый раз умирать? Чертовски мерзко, готова на пистолет спорить. - Я верю, - ни черта я не верю. – Тебе… вам надо отдохнуть, - регенерация отнимает много сил. Сперва ты бегаешь на адреналине, а потом валишься и спишь по двенадцать часов. А потом встаешь и в одиночку съедаешь полмешка картошки. А мяса нет, потому что пост. Потому что… - Да. Пожалуй. Напишешь в отчете, что мы задержались, уничтожая трупы. Что-то я притомился. Ложишься на пол и скорчиваешься. Кожа затягивается быстрее всего, а вот внутренние органы… - Идиот, - ты то ли спишь, то ли потерял сознание. Сколько раз ты рассказывал об этом «отходняке». Сколько раз сваливался, отбегав по шесть часов с тремя дырами в черепе. Сколько раз ты нас всех спасал. Светлая макушка на моих коленках. Если бы ты был в сознании, то не позволил бы. А так можно спокойно поплакать. Пореветь. Сопли по лицу размазать. Да, какая я храбрая наемница. А ты – чертов недоделанный Иисус. Спаситель хренов. Мессия очкастая. Жаль, что я не тяну на Марию Магдалену. И все-таки когда ты спишь... Целую в висок. Отдыхай. Набирайся сил. Ведь ты мой идиот, что бы ты там не трепал о своем Боге.
347 слов. Заказчик, простите, я не шиппер этой пары. Но ситуация позабавила.
Для кого каждый раз перед заданием Андерсон произносил свои проповеди, не знал никто в «Искариоте». Ни начальник, ни самый распоследний из бойцов. Громогласные цитаты из Писания, размахивание клинками, гневные взгляды… на противника это возможно и производило впечатление, но бойцы XIII отдела уже давно привыкли делать последнюю проверку оружия под этот аккомпанемент. Разве что морщились иногда, если интенсивность звукового воздействия превышала болевой порог и перекрывала шум вертолетных винтов или рычание автомобильных моторов. Но сегодня преподобный паладин разошелся не на шутку. Вертолет уже давно приземлился, пора было приступать к непосредственному упокоению упырей во имя торжества Истинной Веры, а падре, перегородив своей внушительной фигурой выход, все вещал и вещал, яростно грозясь штыком непонятно кому в салоне. И совершенно не реагировал на несмелые попытки отвлечь его. - Интересно, если сейчас в вертолет попадет крылатая ракета, падре умолкнет? – совершенно непочтительно прошептала Хайнкель, обращаясь к своей напарнице. Та только хихикнула и неопределенно пожала плечами. - Ладно, тогда придется применять запрещенные методы воздействия, - оптимистично заявила Вольф. – Смертельный номер, работаю без «дублей». Не поминайте лихом, если что. С этими словами «искариотка» встала со своего места, оправила плащ, словно бы ненароком позволяя воротнику слегка сползти с одного плеча, и тщательно одернула сутану, заставляя ее поплотнее облегать фигуру. Подмигнула подруге и, игриво покачивая бедрами, двинулась в сторону разглагольствовавшего Андерсона. - Ах, отче, - томным голосом промурлыкала Хайнкель, едва ли не заваливаясь на остолбеневшего паладина, - эти штыки вам так идут… Бойцы в салоне удивленно попритихли, разглядывая такое шоу. Вольф старательно состроила самую благоговейно-восхищенную гримасу, на какую только была способна, усиленно «пожирая» падре затуманенными от «любовного томления» глазами и прижимаясь к нему всем телом. Правда, не забыв отодвинуть временно лишившегося воли к сопротивлению регенератора от двери. Опешивший от такой то ли наглости, то ли непристойности отец Александр, к тому же придавленный к стенке повисшей на нем оперативницей и ее вполне весомыми «аргументами», прижатыми к его торсу, похоже, судорожно пытался размышлять о происходящем. При этом мысли о горнем на его лице явственно чередовались с мыслями о греховном. - Так, народ, на выход, по-быстрому, - одними губами прошипела Хайнкель, отворачиваясь от лица своего «кумира». – Я его долго не удержу.
-
-
08.02.2010 в 00:28- Я все слышу.
Голос у него гудит так сильно, что отдается в руках. Руки – на спине. На бугрящихся мышцах. Ни единого шрама, только золотистый загар. И кровавые раны. Смертельные.
Слышишь?! Вот и слушай вслух, идиот!
- Идиот, - шипяще. Злобно. – Какой же ты кретин! Идиот!
- Хайнкель, - нет, не злится. А жаль. Все такой же добродушный.
Кошмар смерти мы оставили за спиной. Я перестала улыбаться, ты тоже. Убивать с улыбкой проще. Можно представить, что это просто шутка. А щеки сводит. А улыбка не снимается. А слезы все текут.
- Идиот! – как жаль, что на тебе не остается ни одного синяка, придурок! И все-таки ударю кулаком. И еще разик! О тебя можно оглоблю сломать, а тебе ничего не будет!
- Не ругайся, - а ты не проси!
- А что мне говорить? – голос плачуще-елейный. Раздраженный и усталый. Очень злой. – Ах, падре, как замечательно и цветуще вы выглядите! Ах, падре, эти штыки вам так идут! Ах, падре, вы такой идиот, - снова в крик, хриплый. Надо бы бросить курить. – Вы позволили этим тварям вас нашпиговать собственным оружием! Серебром высшей пробы!
- Хайнкель, - и не надо так вздыхать.
Я бы прекрасно выбралась сама. Я бы смогла. Они всего лишь нелюди, в конце концов.
- Я бы справилась.
- Я верю, - ни черта ты не веришь!
Лучше сдохнуть без половины черепа, чем смотреть на твою израненную спину.
- Хайнкель, - ломаюсь. Обмякаю. Когда ты просишь. – Пожалуйста, вытащи последний. Мне тяжело дышать, легкое не срастается.
А слезы капают. Но их не видно за очками. И всхлипа не слышно за влажным чавканьем. Кровь хлещет, а ты не чувствуешь. Идиот, зачем жертвовать собой ради того, кому платят за смерть под пулями?!
- Я вытру кровь.
- Спасибо.
Пахнет коньяком из фляжки. Ты шипишь. Смешно! Только что, когда тебя насквозь пробило шесть раз подряд, ты ни звука не издал! А теперь тебе больно?! Спина снова ровно загорелая. Ни следа.
- Все в порядке, мне совсем не больно, - ты кого убеждаешь?
Интересно, каково это – каждый раз умирать? Чертовски мерзко, готова на пистолет спорить.
- Я верю, - ни черта я не верю. – Тебе… вам надо отдохнуть, - регенерация отнимает много сил.
Сперва ты бегаешь на адреналине, а потом валишься и спишь по двенадцать часов. А потом встаешь и в одиночку съедаешь полмешка картошки. А мяса нет, потому что пост. Потому что…
- Да. Пожалуй. Напишешь в отчете, что мы задержались, уничтожая трупы. Что-то я притомился.
Ложишься на пол и скорчиваешься. Кожа затягивается быстрее всего, а вот внутренние органы…
- Идиот, - ты то ли спишь, то ли потерял сознание.
Сколько раз ты рассказывал об этом «отходняке». Сколько раз сваливался, отбегав по шесть часов с тремя дырами в черепе. Сколько раз ты нас всех спасал.
Светлая макушка на моих коленках. Если бы ты был в сознании, то не позволил бы. А так можно спокойно поплакать. Пореветь. Сопли по лицу размазать. Да, какая я храбрая наемница. А ты – чертов недоделанный Иисус. Спаситель хренов. Мессия очкастая. Жаль, что я не тяну на Марию Магдалену.
И все-таки когда ты спишь...
Целую в висок. Отдыхай. Набирайся сил. Ведь ты мой идиот, что бы ты там не трепал о своем Боге.
-
-
08.02.2010 в 00:41Скажите, кто вы, а? В личку, например...
Не заказчик.
-
-
08.02.2010 в 00:47не заказчик
-
-
08.02.2010 в 01:51MAlexx спасибо)
-
-
08.02.2010 в 15:10Автор, я вам поклоняюсь. Ну, вы знаете ^^
не заказчик
-
-
09.02.2010 в 10:03Для кого каждый раз перед заданием Андерсон произносил свои проповеди, не знал никто в «Искариоте». Ни начальник, ни самый распоследний из бойцов. Громогласные цитаты из Писания, размахивание клинками, гневные взгляды… на противника это возможно и производило впечатление, но бойцы XIII отдела уже давно привыкли делать последнюю проверку оружия под этот аккомпанемент. Разве что морщились иногда, если интенсивность звукового воздействия превышала болевой порог и перекрывала шум вертолетных винтов или рычание автомобильных моторов. Но сегодня преподобный паладин разошелся не на шутку. Вертолет уже давно приземлился, пора было приступать к непосредственному упокоению упырей во имя торжества Истинной Веры, а падре, перегородив своей внушительной фигурой выход, все вещал и вещал, яростно грозясь штыком непонятно кому в салоне. И совершенно не реагировал на несмелые попытки отвлечь его.
- Интересно, если сейчас в вертолет попадет крылатая ракета, падре умолкнет? – совершенно непочтительно прошептала Хайнкель, обращаясь к своей напарнице.
Та только хихикнула и неопределенно пожала плечами.
- Ладно, тогда придется применять запрещенные методы воздействия, - оптимистично заявила Вольф. – Смертельный номер, работаю без «дублей». Не поминайте лихом, если что.
С этими словами «искариотка» встала со своего места, оправила плащ, словно бы ненароком позволяя воротнику слегка сползти с одного плеча, и тщательно одернула сутану, заставляя ее поплотнее облегать фигуру. Подмигнула подруге и, игриво покачивая бедрами, двинулась в сторону разглагольствовавшего Андерсона.
- Ах, отче, - томным голосом промурлыкала Хайнкель, едва ли не заваливаясь на остолбеневшего паладина, - эти штыки вам так идут…
Бойцы в салоне удивленно попритихли, разглядывая такое шоу. Вольф старательно состроила самую благоговейно-восхищенную гримасу, на какую только была способна, усиленно «пожирая» падре затуманенными от «любовного томления» глазами и прижимаясь к нему всем телом. Правда, не забыв отодвинуть временно лишившегося воли к сопротивлению регенератора от двери.
Опешивший от такой то ли наглости, то ли непристойности отец Александр, к тому же придавленный к стенке повисшей на нем оперативницей и ее вполне весомыми «аргументами», прижатыми к его торсу, похоже, судорожно пытался размышлять о происходящем. При этом мысли о горнем на его лице явственно чередовались с мыслями о греховном.
- Так, народ, на выход, по-быстрому, - одними губами прошипела Хайнкель, отворачиваясь от лица своего «кумира». – Я его долго не удержу.
-
-
09.02.2010 в 12:34