- Я вам это еще припомню, - прошипел он тогда мстительно, потирая не так давно размозженный в кровавую крошку затылок. У Шредингера была привычка всех брать на карандашик. Маленький вервольф имел в распоряжении целый гроссбух, куда не протяжении шестидесяти лет вписывал педантично все чужие обиды, слова и подколки. Попытки убить или непосредственно акты подчеркивались трижды и до прорываемой бумаги. Попробовали бы они сами помереть раз шесть-восемь! У него было немало сил – это Шредингер тоже знал. Знал он и то, что после пребывания внутри Алукарда их стало еще больше. Справиться с парадоксом немертвый граф так все равно и не смог – попытался убить Шредингера внутри своей души, а тот предпочел вышмыгнуть из тенет подсознания, прихватив с собой один подарочек, за который был особенно благодарен прожорливому гобсеку. Выбор-то был обширный – в Алукарде кто только не сидел. Ему ушки щекотали и за хвостик дергали прелестные девицы, скучавшие на импровизированных оттоманках из красной жижи. Турчанки, венгерки, англичанки, немки… несложно было догадаться, что половина из них была кем-то да занята – мало ли внутри вампира обреталось высоких, волосатых и могучих? Но вот на одну никто не претендовал – по меркам «подкорки» Алукарда она была слишком жилистая и тощая. Но Шредингеру в самый раз. Будет знать, как пятьдесят лет подряд называть «малявкой»! В день триумфального возвращения Алукарда домой, он триумфально за ним прошмыгнул, вспоминая страницу тысяча двести восемь, строку три, на которой значилась одна грудастая медовая блонд. «Не удостоило взглядом», значилось на ней. Была еще одна строчка, чуть ниже – «приказала убить». Шредингер закипел от злобы, но быстро успокоился, устроившись в тенечке со своей пленницей и дожидаясь наступления полуночи. Стоило только луне взойти на горизонте, как в доме стало на одного человека и одного нелюдя меньше. - Отрабатывать будете натурой, - заложив руки за спины, вервольф прогуливался неспешно перед связанными по рукам и ногам дамами, чеканя каждый шаг, - сперва будете готовить, вычесывать ушки и купать меня. Вы, бабуля, - бросил он снисходительно побагровевшей Интегре, - идете на кухню и готовите мне рыбу под медом. А вы, милашки, - злорадно усмехнулся он, жестом фокусника выдергивая из «везде и нигде» две вешалки, - выбирайте себе униформу, - в глазах уорента запрыгали веселые огоньки, когда он представил себе драку двух вампирш за платье горничной – носить сетчатые чулки, ботфорты и кожаное вандер-бра ни одна из них не стала бы. Счастливая улыбка озарила лицо довольного оборотня – прошли годы мучений! Пришло время развлечений! И начнет он, пожалуй, с легкого массажа стоп. «А там и посерьезнее можно», - разумно подумал он, развязывая пленниц и очаровательно улыбаясь им. Сражаться с оборотнем, успевшим основательно пополнить «запас душевных сил», своровав кое-что из копилки немертвого графа, стал бы только псих. И потому блондинка и брюнетка разом вцепились в платье, перетягивая его на себя с молчаливым упорством. Шредингер же сел в кресло. Вот и чудно. И обед – и спектакль. Где там его рыба под медом?
- Я вам это еще припомню, - прошипел он тогда мстительно, потирая не так давно размозженный в кровавую крошку затылок. У Шредингера была привычка всех брать на карандашик. Маленький вервольф имел в распоряжении целый гроссбух, куда не протяжении шестидесяти лет вписывал педантично все чужие обиды, слова и подколки. Попытки убить или непосредственно акты подчеркивались трижды и до прорываемой бумаги. Попробовали бы они сами помереть раз шесть-восемь!
У него было немало сил – это Шредингер тоже знал. Знал он и то, что после пребывания внутри Алукарда их стало еще больше. Справиться с парадоксом немертвый граф так все равно и не смог – попытался убить Шредингера внутри своей души, а тот предпочел вышмыгнуть из тенет подсознания, прихватив с собой один подарочек, за который был особенно благодарен прожорливому гобсеку. Выбор-то был обширный – в Алукарде кто только не сидел. Ему ушки щекотали и за хвостик дергали прелестные девицы, скучавшие на импровизированных оттоманках из красной жижи. Турчанки, венгерки, англичанки, немки… несложно было догадаться, что половина из них была кем-то да занята – мало ли внутри вампира обреталось высоких, волосатых и могучих? Но вот на одну никто не претендовал – по меркам «подкорки» Алукарда она была слишком жилистая и тощая. Но Шредингеру в самый раз. Будет знать, как пятьдесят лет подряд называть «малявкой»!
В день триумфального возвращения Алукарда домой, он триумфально за ним прошмыгнул, вспоминая страницу тысяча двести восемь, строку три, на которой значилась одна грудастая медовая блонд. «Не удостоило взглядом», значилось на ней. Была еще одна строчка, чуть ниже – «приказала убить». Шредингер закипел от злобы, но быстро успокоился, устроившись в тенечке со своей пленницей и дожидаясь наступления полуночи.
Стоило только луне взойти на горизонте, как в доме стало на одного человека и одного нелюдя меньше.
- Отрабатывать будете натурой, - заложив руки за спины, вервольф прогуливался неспешно перед связанными по рукам и ногам дамами, чеканя каждый шаг, - сперва будете готовить, вычесывать ушки и купать меня. Вы, бабуля, - бросил он снисходительно побагровевшей Интегре, - идете на кухню и готовите мне рыбу под медом. А вы, милашки, - злорадно усмехнулся он, жестом фокусника выдергивая из «везде и нигде» две вешалки, - выбирайте себе униформу, - в глазах уорента запрыгали веселые огоньки, когда он представил себе драку двух вампирш за платье горничной – носить сетчатые чулки, ботфорты и кожаное вандер-бра ни одна из них не стала бы.
Счастливая улыбка озарила лицо довольного оборотня – прошли годы мучений! Пришло время развлечений! И начнет он, пожалуй, с легкого массажа стоп. «А там и посерьезнее можно», - разумно подумал он, развязывая пленниц и очаровательно улыбаясь им. Сражаться с оборотнем, успевшим основательно пополнить «запас душевных сил», своровав кое-что из копилки немертвого графа, стал бы только псих. И потому блондинка и брюнетка разом вцепились в платье, перетягивая его на себя с молчаливым упорством. Шредингер же сел в кресло. Вот и чудно. И обед – и спектакль. Где там его рыба под медом?
Но все же написано замечательно