- Дурачок мой, ну чего же ты боишься? – не боится, просто цепенеет. И глаза у нее добрые, огромные. И нежность в этих руках, как будто не упырей руками рвет и базуку не таскает. И голос у нее ласковый, чуть задыхающийся, такой мягкий, что ему как будто по всем душевным ранам прохладным бальзамом. Одна беда, что глаза эти красные, на руках пробиваются даже через перчатки заостренные когти, а голос… какой-то нечеловеческий. Сколько у него было женщин – ни одна так не говорила. Как будто не губами, а чем-то… глубже, что ли. Всем она хороша. Еще пару лет назад ради такой он бросил бы наемничью жизнь перекати-поля и осел бы в милом городке, где все друг друга знают. Или в красивой квартирке на окраине города, недорогой, на которую взял бы кредит в банке и медленно выплачивал бы его. И честно устроился бы клерком каким-нибудь. Да хоть грузчиком на склад. Одна беда – она мертвая. А он живой. И стоит это перед ними, а с какой стороны обойти – непонятно. - Дурачок, - она встает на цыпочки и прикасается лбом к его лбу. И явно читает мысли, потому что он тонет в этих глазах алого цвета. – Какой же ты странный, - улыбается она горько. Эта горечь в поцелуе и в прикосновении ее рук – теплых, даже горячих. А от губ так и вовсе кидает в пекло. Волосы на затылке пропитываются мгновенно выступившим потом, а поцелуй разрывать совсем не хочется. А грудь, которой она к нему прижимается, живот и руки, которыми обнимает за шею… А разве вампиры не?.. - Нет, не холодные, мне хозяин целую лекцию читал, - шепчет она ему на ухо. Щекочет мочку уха клыком, а от этого почему-то не страшно – очень даже приятно. – Наоборот, слишком горячие, - а всегда казалась такой скромной. И кто кому руку под рубашку должен запускать?! И кто должен стесняться?.. А пальцы ее и вовсе огнем горят. А ноготки эти приятно царапают поджарый живот и грудь. Она его щекочет – он приглушенно смеется. Тепло. - И после этого ты скажешь, что вампиры – ожившие трупы? – спрашивает она с укоризной. – Стою же я перед тобой. Живая, - улыбается она, - по крайней мере, не гнию и не мычу, - хихикает Виктория. Пип несмело ее обнимает. Нельзя быть мужиком и так стесняться, в самом-то деле. И так бояться. Хотя за свою шкуру всегда боязно. Особенно наемнику. Так может, перестать им быть? Есть же на примете квартирка в Лондоне. Недорогая, кстати. И не губами она говорит – сердцем. И голос этот значит, что у него пока что не было настоящей женщины.
- Дурачок мой, ну чего же ты боишься? – не боится, просто цепенеет.
И глаза у нее добрые, огромные. И нежность в этих руках, как будто не упырей руками рвет и базуку не таскает. И голос у нее ласковый, чуть задыхающийся, такой мягкий, что ему как будто по всем душевным ранам прохладным бальзамом.
Одна беда, что глаза эти красные, на руках пробиваются даже через перчатки заостренные когти, а голос… какой-то нечеловеческий. Сколько у него было женщин – ни одна так не говорила. Как будто не губами, а чем-то… глубже, что ли.
Всем она хороша. Еще пару лет назад ради такой он бросил бы наемничью жизнь перекати-поля и осел бы в милом городке, где все друг друга знают. Или в красивой квартирке на окраине города, недорогой, на которую взял бы кредит в банке и медленно выплачивал бы его. И честно устроился бы клерком каким-нибудь. Да хоть грузчиком на склад.
Одна беда – она мертвая. А он живой. И стоит это перед ними, а с какой стороны обойти – непонятно.
- Дурачок, - она встает на цыпочки и прикасается лбом к его лбу. И явно читает мысли, потому что он тонет в этих глазах алого цвета. – Какой же ты странный, - улыбается она горько.
Эта горечь в поцелуе и в прикосновении ее рук – теплых, даже горячих. А от губ так и вовсе кидает в пекло. Волосы на затылке пропитываются мгновенно выступившим потом, а поцелуй разрывать совсем не хочется. А грудь, которой она к нему прижимается, живот и руки, которыми обнимает за шею…
А разве вампиры не?..
- Нет, не холодные, мне хозяин целую лекцию читал, - шепчет она ему на ухо. Щекочет мочку уха клыком, а от этого почему-то не страшно – очень даже приятно. – Наоборот, слишком горячие, - а всегда казалась такой скромной. И кто кому руку под рубашку должен запускать?! И кто должен стесняться?..
А пальцы ее и вовсе огнем горят. А ноготки эти приятно царапают поджарый живот и грудь. Она его щекочет – он приглушенно смеется. Тепло.
- И после этого ты скажешь, что вампиры – ожившие трупы? – спрашивает она с укоризной. – Стою же я перед тобой. Живая, - улыбается она, - по крайней мере, не гнию и не мычу, - хихикает Виктория.
Пип несмело ее обнимает. Нельзя быть мужиком и так стесняться, в самом-то деле. И так бояться. Хотя за свою шкуру всегда боязно. Особенно наемнику.
Так может, перестать им быть? Есть же на примете квартирка в Лондоне. Недорогая, кстати.
И не губами она говорит – сердцем. И голос этот значит, что у него пока что не было настоящей женщины.
Прекрасно... Исполнение меня покорило, автор)
не заказчик