Ей нравится плащ из собственной Тьмы – она копилась в ней годами, с каждой поглощенной душой. Ей уже давно не думалось о такой ерунде, как «человеческая пища», «человеческие интересы», «человеческие чувства». Слишком мало стало в ее лексиконе слова «человечность». Как раньше можно было за это цепляться? Виктории нравится ее сила. Нравится все, что она с собой несет. Нравятся уважение и страх в чужих глазах. Не нравится ей только собственная бессильная злоба, толкающая ее вперед. Не нравится нечеловеческая сводящая клыки зависть. - Здравствуй, Алукард. Он стоит на пороге ее вотчины, старого особняка из страшной сказки, в которой всем нашлось свое место: и призракам, бряцающим цепями, и заколдованной принцессе, и верному стражу. Виктории в книжках всегда нравились принцы, а не принцессы. У тех слишком незавидная участь – сидеть и ждать. В ней мешается презрение и жалость. Он похож на оборванного бомжа, из тех, что толкают перед собой тележки с картонками «работаю за еду». Нет прежнего лоска, даже плащ – и тот порванный. Нет прежнего задора, даже глаза – и те пустые. Ничего нет от прежнего Алукарда, ее хозяина, пустая оболочка, за которой – одна-единственная душа. Виктория свои считать устала. Однако смотрит он на нее так же, как смотрел всегда. И это бесит. Что, все тот же кудлатый щенок? «Уйди, Полицейская, я устал». Отчего-то сейчас он не признает ее равной себе, как это было на поле сражения. И он тогда был другим – воином из сказки. Рыцарем. А она – скромным оруженосцем. - У тебя ничего не выйдет, - произнес он утомленным тоном человека, пересекшего пустыню. Пальцы в кулаки, взгляд полный злобы, напружиненная спина. Да неужели?! - Ошибаешься, - прошипела она, - слишком много времени прошло. А ведь она действительно обрадовалась, когда он вернулся. «Как ты посмел меня оставить?!» - Всего тридцать лет, - вздохнул он и чуть пошатнулся. Сладко зевнул. Виктория скривилась – где же тот блистательный вампир?! - Тебе этого хватило. Мне тоже. Как же хочется встряхнуть его и надавать пощечин – сбить с лица эту идиотскую спесь. Пусть подойдет ближе, получит свое. - Не глупи, Полицейская, - опять эта кличка! Он делает шаг вперед, Виктория расслабляется – перед ударом, чтобы мышцы не сводило. - Подойдешь ближе – я тебя убью. Не убью – так покалечу, - слишком мало человечности, слишком мало за тридцать лет осталось от той Виктории, которую видит перед собой Интегра Хеллсинг каждый день – девочка-паяц. Алукардозаменитель. – Теперь я могу это! Может и больше, даже стараться не нужно. Ему сейчас, как когда-то капитану Диких Гусей, хватит одного щелчка по носу. Однако он идет вперед, а шаги гулко бухают у Виктории в груди. Она все ждет, считает – еще немного, сейчас-сейчас. Ему не нужно много, а в ней бурлит сила – полночь на дворе. Три шага. Два. Один. Они вровень. И он рассеянно опускает руку ей на макушку. Треплет по волосам. Как кудлатого щенка. - Хватит дурить, Полицейская. Пойдем, расскажешь, что изменилось за тридцать лет. И широко протяжно зевает. А у нее лопается нить, где-то в самом позвоночнике. Та самая, державшая гордую осанку. У нее по щекам бегут кровавые слезы. Он к ней спиной – бей не хочу. Толкни – не поднимется, так и продолжит лежать огромным красным пятном, пока она будет прыгать у него по спине, ломая хребет. Однако… - Да… …как бы она ни старалась, все-таки именно он, слабый и немощный… - …Хозяин.
-
-
03.02.2010 в 23:53Ей нравится плащ из собственной Тьмы – она копилась в ней годами, с каждой поглощенной душой. Ей уже давно не думалось о такой ерунде, как «человеческая пища», «человеческие интересы», «человеческие чувства».
Слишком мало стало в ее лексиконе слова «человечность». Как раньше можно было за это цепляться?
Виктории нравится ее сила. Нравится все, что она с собой несет. Нравятся уважение и страх в чужих глазах.
Не нравится ей только собственная бессильная злоба, толкающая ее вперед. Не нравится нечеловеческая сводящая клыки зависть.
- Здравствуй, Алукард.
Он стоит на пороге ее вотчины, старого особняка из страшной сказки, в которой всем нашлось свое место: и призракам, бряцающим цепями, и заколдованной принцессе, и верному стражу. Виктории в книжках всегда нравились принцы, а не принцессы. У тех слишком незавидная участь – сидеть и ждать.
В ней мешается презрение и жалость. Он похож на оборванного бомжа, из тех, что толкают перед собой тележки с картонками «работаю за еду». Нет прежнего лоска, даже плащ – и тот порванный. Нет прежнего задора, даже глаза – и те пустые. Ничего нет от прежнего Алукарда, ее хозяина, пустая оболочка, за которой – одна-единственная душа. Виктория свои считать устала.
Однако смотрит он на нее так же, как смотрел всегда. И это бесит.
Что, все тот же кудлатый щенок?
«Уйди, Полицейская, я устал».
Отчего-то сейчас он не признает ее равной себе, как это было на поле сражения. И он тогда был другим – воином из сказки. Рыцарем. А она – скромным оруженосцем.
- У тебя ничего не выйдет, - произнес он утомленным тоном человека, пересекшего пустыню.
Пальцы в кулаки, взгляд полный злобы, напружиненная спина. Да неужели?!
- Ошибаешься, - прошипела она, - слишком много времени прошло.
А ведь она действительно обрадовалась, когда он вернулся.
«Как ты посмел меня оставить?!»
- Всего тридцать лет, - вздохнул он и чуть пошатнулся. Сладко зевнул. Виктория скривилась – где же тот блистательный вампир?!
- Тебе этого хватило. Мне тоже.
Как же хочется встряхнуть его и надавать пощечин – сбить с лица эту идиотскую спесь. Пусть подойдет ближе, получит свое.
- Не глупи, Полицейская, - опять эта кличка!
Он делает шаг вперед, Виктория расслабляется – перед ударом, чтобы мышцы не сводило.
- Подойдешь ближе – я тебя убью. Не убью – так покалечу, - слишком мало человечности, слишком мало за тридцать лет осталось от той Виктории, которую видит перед собой Интегра Хеллсинг каждый день – девочка-паяц. Алукардозаменитель. – Теперь я могу это!
Может и больше, даже стараться не нужно. Ему сейчас, как когда-то капитану Диких Гусей, хватит одного щелчка по носу. Однако он идет вперед, а шаги гулко бухают у Виктории в груди. Она все ждет, считает – еще немного, сейчас-сейчас. Ему не нужно много, а в ней бурлит сила – полночь на дворе.
Три шага. Два. Один. Они вровень. И он рассеянно опускает руку ей на макушку. Треплет по волосам. Как кудлатого щенка.
- Хватит дурить, Полицейская. Пойдем, расскажешь, что изменилось за тридцать лет.
И широко протяжно зевает. А у нее лопается нить, где-то в самом позвоночнике. Та самая, державшая гордую осанку. У нее по щекам бегут кровавые слезы. Он к ней спиной – бей не хочу. Толкни – не поднимется, так и продолжит лежать огромным красным пятном, пока она будет прыгать у него по спине, ломая хребет.
Однако…
- Да…
…как бы она ни старалась, все-таки именно он, слабый и немощный…
- …Хозяин.
-
-
04.02.2010 в 00:06не заказчик
-
-
04.02.2010 в 03:02-
-
04.02.2010 в 03:12-
-
04.02.2010 в 10:06Потрясающе.
-
-
04.02.2010 в 13:57Seras-chan да не за что.
-
-
04.02.2010 в 23:17-
-
04.02.2010 в 23:25-
-
01.05.2010 в 22:48Эх...