Немножко предисловий. 1) Автор с сомнением относится к родству Люка и Яна, поэтому Ян тут даже не упомянут. 2) Лукас звучит чуть более по-немецки, чем "Люк", как кажется автору. 3) Все упомянутые реалии - это про первую горнострелковую дивизию, куда автор без лишних раздумий запихал обоих героев. Так исторически сложилось. 4) Ну и вообще автор тут намудрил и сильно извиняется за это. Он не хотел, оно само. К пинкам заранее смиренен.
1537 словDer Himmel zeigt sein rotes Kleid Seh die Wolken über mir… Звенит проклятый месяц август – раскаленным воздухом над скалами и в голове назойливой мыслью о воде. Звенит и сушит чувства: ни взгляда, ни вкуса, ни запаха – ничего не осталось, все сгорело под кавказским солнцем. Остался только слух. …Streich die Segel Richtung Heimatland In Gedanken schon bei dir… – Ничего, терпи, солдат, терпи. Столько прошагал, столько повидал – видела я твою винтовку, у нее приклад твоей щекой до блеска натерт. И спуск тоже серебристый, а не черный. Целую вечность он мертв. Целую вечность он слушает и видит сны – про жизнь, которая была до проклятого августа. А во сне – то пыль дороги, то стон разорванной взрывом земли. Красное и серое – кровь и ружейная гарь на лице и руках, иссушенных беспощадным солнцем, изрезанных морозным ветром. …All die Ängste jener Tage Und die Wünsche jener Zeit Hast du für mich geteilt Bin ich auch zu hoch geflogen… – По твоим шрамам удобно читать. Удобнее, чем по донесениям в штаб. Вот здесь – Дукла. Помню, там были такие высокие ели… а вот этот – на Миусе оставлен, горячая выдалась осень, да? А вот этот – гоняли партизанов в Хорватии. Много же они нам крови попортили тогда на нагорье… Во сне Лукас Валентайн неохотно отводит глаза от неба и тусклой монетки солнца – в жизни все больше к ней спиной. А на небо смотреть – только если в прицел винтовки, на кусок поверх чьей-нибудь головы, иначе не прочихаться, глаза режет и нос щекочет. Во сне небо глубже, синее, ладонью можно дотянуться. И воздух чистейший, горный. В нем запах смерти и железа острее и гаже. Не проплеваться. … Hast dich für mich aufgegeben Mich geführt zu jeder Zeit Mein Licht am Horizont Mein Heimgeleit… – Ты прости, что я так неосторожно тебя порезала. Но и сам хорош! Заметался, а мне осталось только две прядь сбрить. Вот глупо получилось: на груди три шрама с Кавказа. И на голове один. Ты его только не раздирай, вши мучить больше не должны. Но иногда он видит лица. И если бы дом. Приветливую ласковую мать, отца, офицера с выправкой генерала, брата старшего, любимца женщин, или младшую сестренку, красавицу, малышку с солнечной улыбкой. Все чаще к Лукасу приходят оставленные за чертой товарищи. Тянут к нему руки, тоскливо просят сподмогнуть. А на вопрос – чем? – тоскливо поворачиваются развороченным виском. Да вот, застряло что-то. Гремит. И возятся в каше, бывшей мозгом, могильные черви. Не всех, не всех товарищей отправили на родину. Кто-то ведь и сгинул – в Польше, в Югославии, под Таганрогом. Вздрагивает Лукас во сне, поворачивается на другой бок – а там еще хуже. Там – лица живых, которым идти и идти. Тащить на стертых плечах винтовки, заполированные до блеска, рвать сапоги на горных перевалах и раздирать глотку морозным воздухом. Проклятый месяц август – и где задор, что был еще в Карпатах? Нет его. Растащили четыре года войны, вырвали с кусками мяса, оставив взамен только шрамы. …War der Zweifel noch so groß Jeden Kampf zu überstehen Hast du mich aufgehoben Um weiterzugehen… – Ты когда очнешься, так кричать будешь. Ты же чудной – водой из горной речки грязь вымывать. И гребешок с собой таскаешь. Его, кстати, в Кодоре утопили, когда уносили тебя… в общем, ты на Генриха не злись, он случайно. Мы потом, когда очнешься, придумаем, как за твоими волосами ухаживать. Хочешь, я буду? Волосы не зубы ведь, отрастут. Я тебе не рассказывала? У меня зуб выпал недавно. По глупости – это я укрывалась за камнем так лихо. В толпе товарищей, которые неподвижно смотрят на него во сне, тяжелее всего видеть это лицо – худое, даже изможденное, женское, в крапинку веснушек. На скуле полоска шрама, на подбородке – звездочка. И глаза холодные, как горная река. Женщины – они как снайперы гораздо лучше мужчин. Обидно, но правда. Сосредотачиваются легче. Выносливее от природы. Мельче, опять же – по ним еще попади в ответку. И меткости любой Вильгельм Телль позавидует. Только даже у них в «Эдельвейсе» женщина – редкость. Почти как розовый снег – Лукас видел такой однажды, в Альпах. Вот этой конкретно женщине лучше никогда не попадаться – она пощады не знает. «Снайперов живыми никогда не берут, чего я буду кого-то жалеть?» – вспомнилось Лукасу при взгляде на ее неподвижное сосредоточенное лицо. Синие-синие глаза – глубже неба, беспощаднее стали. Ждут от него чего-то. …Sei mein Licht das mir zeigt wo ich bin Und mein Herz das mir sagt, wer ich bin… – Врач сказал, что ты нежилец. Поздно заметили твой тиф. Гюнтер сегодня на завтраке знаешь, что мне сказал? Далила, говорит, убила ты нашего Самсона. Куда, говорит, дела его золотые кудри. Терпеть не могу Гюнтера, ему бы с моей винтовкой познакомиться… ты прости, что я их сожгла. Но вдруг зараза какая. Опять же, вши… я вот тоже заразилась. Постричься пришлось. Я теперь тоже смешная. Мы с тобой оба смешные. «Мы одни не тянем эту ношу. Возвращайся живее, лодырь», – вот что говорят ее глаза и глаза друзей. И Лукас рад бы вернуться – всё дальше от снов, в которых только грязь прошедших четырех лет. И ни сил, ни любви к родине – ничего уже не хватает. Проклятый месяц август выхолостил его. Вырвал с кровью и мясом всю жизнь – оставил только три куска свинца в брюхе и кривую сеточку шрамов на животе. Лукас Валентайн мертв уже целую вечность – целую вечность он слушает ласковую бестолковщину ее слов, рассказы и даже сказки. И песни. Ну не умеет она петь, хотя считает совсем иначе. Ей об этом вся дивизия говорит – хоть бы хны. Распевает. Они и сошлись-то лишь потому, что он один мог это терпеть. Полевая жена, вертится у Лукаса в голове. Это значит, что как только отгремит война – в разные стороны разойдемся. Это значит, что никакого «в болезни и здравии» и «на веки вечные». «Так что же ты сидишь у койки гниющего куска мяса, дура?» – Рип во сне смотрит на него строго. Того и гляди шмальнет. И наяву, если бы услышала – посмотрела бы точно так же. …Sei mein Licht. Ich streck die Seele leg mich in deinen Arm… В один бесконечный просвет (закончилось действие кокаина, понимает он, или морфина – на чем держат, интересно?) к нему вместе с болью возвращается сознание. И целых пять минут он без криков «спит» и смотрит. Как она упрямо меняет повязки и вытирает ему лоб своим платком. Наглаживает по голове – а там пробивается короткий ежик уже. Даже целый бобрик. И напевает – только эту песню он от нее и слышал. И когда она оказывается достаточно близко, Лукас хватает ее за руку. Давит, сжимает пальцы – кажется, что до боли, потому что изо всех оставшихся сил. А на самом деле – едва хватается. Заставляет посмотреть себе в лицо. И наяву она еще бледнее, чем во сне. На секунду Люку кажется, что он смотрится в зеркало – такие же запавшие щеки, такие же поджатые строго губы и на голове – ежик волос, только черный. Непреклонный черный ежик, пробивается всем назло. Можно даже поверить, что из всего этого дерьма и бесконечного августа можно выбраться. – Косы тебе шли куда больше, – хрипит Лукас и почти отключается от вспышки боли – говорить, оказывается, с непривычки очень даже тяжко. Но он все-таки договаривает, прежде чем Рип достает из какого-то чемоданчика шприц и ампулу. – Допой ее. Ну, допой. Как оно?.. Zuflucht ist nur hier… – Zuflucht ist nur hier Fern der Welt, – глаза у Рип сухие. И она не будет плакать: не для того за спиной четыре года войны. – Und dem Lichterland Heimat ist nur bei dir. Спи, – касается она губами лба, перед тем, как поставить укол. Судорога по руке – и Лукас снова мертв. И снова он слышит. – Поменьше надо было с тобой обжиматься. Мне вот тоже поставили тиф. Только я все равно что-нибудь придумаю. Врач, который тебя осматривал – он у нас проездом. Говорил что-то об экспериментальном лечении, только никто почему-то не согласился. Но мы попробуем. Ты только в себя приходи, хорошо? Я тебе, хочешь, тоже косички заплетать буду? Не хочешь? А я все равно заплету. Через сон-смерть Лукас слышит кашель. И ухватиться бы за него – разозлиться и выздороветь всем назло. И придурку Гюнтеру, и месяцу августу. Вернуться бы, да вот только… Ему то ли мерещится, то ли снится, то ли вспоминается – но лучше бы первое. Что дома приключился пожар, что не выжил никто. А от отца и брата с фронта давненько уже не было никаких новостей. …неспроста у него во сне ни одного родного лица. Полевая жена – это значит, что права за него решать она не имеет. Разве что с миром отпустить может. Или из жалости подушку на лицо положить. И в соседней могилке примоститься. Чтобы как у Тристана и Изольды. Только Изольда не держала в руках винтовки. А Тристан не умирал такой вот глупой смертью. Лукас мертв целую вечность – и на исходе проклятого месяца августа ему снится худая черноволосая женщина, надсадно кашляющая, неулыбчивая. А ведь когда-то, еще в Хорватии, улыбаться умела. Заразительно так. Видит он и мужчину – странного такого, недоброго, аж жуть за подбрюшье берет. Мужчина смотрит на него, как на тушку кролика. И спрашивает что-то у Рип. А у Рип – холодные пальцы, шершавые и твердые. И сжимают отощавшие пальцы Лукаса они намертво, до боли и скрипа. Неправильно ей такой быть. Вот бы научить ее обратно улыбаться. Чтобы пела целыми днями и… и ничего больше не надо. – Согласна. Мы согласны, – твердо произносит она и пытается не дрожать. «Совсем как перед священником, – думает Лукас, прежде чем за горло берет Смерть. Настоящая Смерть, после которой начинается новая, не то чтобы жизнь. – В здравии и в болезни». «Sei mein Licht, – гремит у него в голове в эти секунды. – Sei mein Licht». Голосом женщины, которая совершенно не умеет петь.
-
-
05.02.2012 в 21:541) Автор с сомнением относится к родству Люка и Яна, поэтому Ян тут даже не упомянут.
2) Лукас звучит чуть более по-немецки, чем "Люк", как кажется автору.
3) Все упомянутые реалии - это про первую горнострелковую дивизию, куда автор без лишних раздумий запихал обоих героев. Так исторически сложилось.
4) Ну и вообще автор тут намудрил и сильно извиняется за это. Он не хотел, оно само. К пинкам заранее смиренен.
1537 слов
-
-
05.02.2012 в 22:25Мне как-то даже нечего сказать Вам, автор. Надеюсь Вы меня простите.
Очень понравилось.
очевидно очевидный заказчик
-
-
05.02.2012 в 22:28Типа автор
-
-
19.02.2012 в 09:00я да,просто мимо шла)