08-09

[Hellsing Fest]

08-09. Андерсон. АU, 20 лет спустя. Евангелие от Максвелла.

@темы: Андерсон

Comments

[Гость]

1 600 слов. Сразу прошу прощения у заказчика, если что не так истолковала.

Читать дальше

В Иоанне Александра Андерсона знали как работника отзывчивого и добродушного, рассеянного и всегда бывшего себе на уме. Пообщавшись с ним час, собеседник оставался в твердой уверенности, что более приятного человека в жизни встречать ему еще не доводилось. Вот только если бы этого собеседника спросили, он бы вряд ли смог рассказать что-нибудь об улыбчивом священнослужителе: отработавший в Третьем отделе полжизни, Андерсон умел собирать информацию и держать ее при себе. Еще о нем знали, что он единственный может вступать в контакт с Тринадцатым отделом (такая у него работа) и при этом не кривиться при виде слащавой физиономии тамошнего «начальства». Об Энрико Максвелле Александр Андерсон всегда высказывался односложно: «Он отлично делает свою работу», – и ненавязчиво менял тему разговора. Разумеется, он будет покрывать своего воспитанника – так говорили о нем коллеги. Отчеты о миссиях Искариота проходили наверх через Александра как через первую инстанцию – и в них отчего-то не было ни слова критики, только скупые цифры и сдержанный отзыв «отлично».
После девяносто восьмого года изменилось мало: Иоанны успели погоревать о попавшем в страшную и глупую для профессионального шпиона автомобильную аварию Андерсоне, а тот, удивительное дело, явился через неделю целехоньким – как раз на пасхальную субботу. Вернулся таким же отзывчивым и добродушным, только вот шрам свежий, уродливый, через полщеки, слегка портил улыбчивое выражение лица. Явился с распоряжением о переводе в другое подразделение, увидев которое мало кто из «коллег» по цеху смог сдержать удивление: Тринадцатый отдел был в их глазах проклятием и ссылкой. В ответ на подобное заявление Андерсон сдержанно улыбнулся и сказал в своей обычной манере, что в Тринадцатом отделе господу служат точно так же, как в остальных двенадцати. Позже кто-то предположил, что стоит за этим таинственным переводом одна носатая физиономия малолетнего выскочки, но когда этого человека спросили, отчего же он не высказался при самом Андерсоне, тот смолчал. Видимо, потому многим стало не по себе: было что-то в глазах рассеянного и добрейшего человека такое…
Неизвестно, что же именно произошло в ту пасхальную неделю, но человек с такими яростными глазами мог служить только в Искариоте – на роль шпиона он более не годился.
В Искариоте Александра Андерсона знали как протеже Энрико Максвелла. Над этим не посмеивался только ленивый. Разница в возрасте бросалась в глаза, да и сам факт – взрослая курица забивается под крылышко птенцу, которого вырастила. О проекте «Регенератор» в Инквизиции знали все. Как и о том, что Александр Андерсон был единственным выжившим «образцом», буквально пропихнутым на операционный стол кем бы вы думали?.. И то верно. С таким лучше шутки не шутить: может быть, он и улыбчивый, и в столовой всегда вперед пропустит, и с детьми играет, и историей увлекается… но что о нем известно кроме того, что он служил в Третьем отделе? И того, что за острое словцо в адрес шефа Максвелла, коего недолюбливали не только в Иоанне, он может так посмотреть, что… было, в общем, в глазах у этого «добряка» нечто такое, что вышибало любое желание упражняться в язвительности.
Да и правильно ли вообще говорить так – «человек»? Собака на цепи у церкви и своего шефа-воспитанника, еще и бешеная. Вполне возможно, что все человеческое из него вынули на том самом операционном столе, а вся эта любовь к детям и истории – это так, ширма для проекта «Регенератор».
Об этом в Искариоте говорили вполголоса, вжимая головы в плечи. Однако шпионы бывшими не бывают, что бы в Иоанне ни думали – Андерсон знал о каждом шепотом брошенном в его спину слове. И, разумеется, умел этим пользоваться.
Во всех Тринадцати Отделах Александра Андерсона знали как последнего живого участника лондонской чистки. Неизвестно до конца, что именно с ним сделали в ту пасхальную неделю, однако регенерация помогла ему: исчерпала себя до самого дна, чтобы вернуть ему жизнь и человечность в последний раз. Его и некоторые уцелевшие тела нашли британские военные, когда зачищали территорию. По Инквизиции ходили слухи, будто этот человек плакал, но поверить не получалось решительным образом: плачущий Андерсон – все равно что плачущий каменный ангел на чьем-то надгробии. Невозможно представить подобное.
Особенно когда этот «ангел» (прихрамывающий и без огненного меча, но от этого не менее грозный) внимательно смотрел в глаза:
– Он все-таки был моим воспитанником. Я бы не хотел, чтобы в его вещах рылись совсем посторонние люди.
Кабинет Энрико Максвелла был опечатан, а на входе, до специального разрешения, была выставлена охрана. И хотя этот человек уже не мог восстановить полчерепа после выстрела в упор, охранников пробирала дрожь. Ходили слухи, что этот самый «воспитатель» своего воспитанника ухлопал лично. Слухи неподтвержденные, но при одном взгляде на эту осунувшуюся небритую рожу с запавшими глазами очень даже верилось.
– Специальное судебное разби…
– Ну неужели вы думаете, что я не знаком с регламентом? – смех у Александра Андерсона был хриплым и неприятным. – Или что я могу пойти против воли своего непосредственного начальства? Я всего лишь хочу собрать кое-какие вещи до суда. Не думаю, что уликой может стать его личная кружка или лазерная указка. Я оставлю дверь открытой, можете наблюдать.
Он вошел в кабинет, не встретив сопротивления – действительно оставил дверь открытой и поставил на стол простую картонную коробку – на ней маркером было выведено «Энрико».
Александра Андерсона знали в Искариоте как бескомпромиссного борца со злом и упертого фанатика, которому религия заменила все привязанности и радости. Еще его знали как единственного свидетеля по делу Энрико Максвелла: судебное разбирательство было после его смерти раздуто в целый спектакль. Не шутка ведь – вмешательство самой Католической Церкви в вооруженный военный конфликт, сотни жертв среди служителей Ватикана, пропажа святой реликвии из хранилищ Инквизиции (сгинувшая в лондонском месиве бесследно), еще и без немертвых не обошлось. Бледным и больным Андерсон выглядел не столько из-за хворей, сколько из-за журналистов, не дававших «чудом спасшемуся» шагу ступить. По-хорошему, войти в кабинет Энрико Максвелла он должен был только под конвоем.
Но чем дольше наблюдали за ним охранники, тем сильнее они недоумевали: Андерсон не пытался улучить минутку, не пытался отвлечь внимание и украсть какие-нибудь документы. Он к ним вовсе не прикасался: его волновали кружка, кивающая головой собачка на столе, крохотная статуэтка Девы Марии, а еще содержимое какого-то ящика стола: он присел к нему молниеносно, так что слегка оторопевшая охрана тут же бросилась ему наперерез.
– Йо-йо, – спокойно продемонстрировал Андерсон напрягшимся охранникам замызганную и явно часто бравшуюся в руки игрушку. – И ручной эспандер, – и не менее затертое резиновое колечко. Они лежали поверх бумаг, к которым Александр не прикоснулся.
– Я надеюсь, вы не возражаете…
– Ничуть, – покачал головой Александр: заложил руки за голову и позволил себя обыскать. Плащ, тот самый, легендарный, в котором крылось Пятое Измерение, у него отобрали еще в Лондоне, а в том, что был на Палаче, спрятать можно было разве что пару конфет по карманам – их охранники и выудили. – Это детям, – пояснил Александр. – Я почти закончил. Мне остался только глобус. Это мой подарок на его совершеннолетие. Отличный глобус, – закончил Андерсон с какой-то невыразимой печалью в голосе.
Напоследок охрана прошерстила содержимое коробки. Даже потрясла тот самый глобус – ничего. Если бы Александр Андерсон затеял эту эскападу, чтобы украсть что-то важное или обеляющее архиепископа, то затея провалилась с треском.
Спустя три дня Александра Андерсона весь мир узнал как преступника и негодяя: кражу реликвии ему не простили. Еще его узнали как человека, убившего своего воспитанника: он не стал отпираться.
– Архиепископ показал себя настоящим героем, – явно с трудом подбирая слова, произнес Андерсон, – несмотря на то, что мог командовать из штаба, он лично присутствовал на операции. Моей задачей было защитить его, но я не смог. Его обратили в упыря. Прежде, чем закончилась инициация, я лично его упокоил.
В совокупности этого громкого заявления и некоторых бумаг, найденных при обыске и названных жадными до сенсаций репортерами «Евангелием от Максвелла», хватило, чтобы признать Энрико Максвелла практически мучеником: из них совершенно ясно становилось, что провал блестяще спланированной операции произошел исключительно из-за халатности погибшего почти полным составом отдела Искариот.
Когда это заявление делалось с судейской трибуны, Александр Андерсон был белее снега, а сцепленные наручниками запястья у него дрожали. Некоторые из присутствовавших на процессе людей готовы были поклясться, что в его глазах было что-то… страшное в тот момент. Безумная ненависть – только непонятно, к кому обращенная. Однако, по счастью, этого не зафиксировала ни одна камера.
Александр Андерсон отделался условным сроком: не сажать же за решетку единственного выжившего участника зачистки? И, разумеется, в Инквизиции он оставаться более не мог, но даже если бы ему предоставили такую возможность, он отказался бы.

[Гость]

До конца своей жизни Александр Андерсон проработал в сиротском приюте под Пизой, где его знали как человека выдающегося и чрезвычайно доброго, однако совершенно не религиозного. Он не чаял души в детях и ладил со всеми сотрудниками приюта, а особенной любовью пользовался у тамошней бухгалтерии за редкий и полезнейшие талант: умение подделать абсолютно любой почерк, причем не только подпись, но даже «фирменные кляксы». На все вопросы он обычно отшучивался, что это должен уметь любой хороший шпион, а в играх с детьми он всегда был Доктором Зло.
Александр Андерсон ушел из жизни в две тысячи девятнадцатом году – в одиночестве. В последние годы жизни у него участились сердечные приступы, а сослуживцы, покачивая головами, перешептывались, что у него что-то с головой: Александр звал кого-то, просыпался с криками и иногда вдруг впадал в какое-то странное состояние – как будто бы транс.
Умирая, ни разу не помянувший бога работник приюта неожиданно попросил священника, буквально за несколько часов: исповедаться перед смертью, как чувствовал. Исповедь была совсем короткой, после нее Андерсон тихо уснул, чтобы больше не проснуться.
Разумеется, никто не стал спрашивать, о каких грехах из своей насыщенной событиями жизни решил покаяться этот достойнейший человек, однако выглядел священнослужитель, отпустивший грехи, сильно озадаченным.
Если бы его не сковывала тайна исповеди и данный Господу обет, то на вопрос, что же рассказал ему Александр Андерсон, то священник повторил бы судорожным шепотом выдохнутую фразу.
«Своим потворством я сотворил чудовище и сделал его святым».
Похороны Александра Андерсона прошли совсем скромно. И чаще всего на них посередь иных теплых слов звучала фраза, что единственной слабостью этого человека были его воспитанники, которым Александр никогда и ни в чем не мог отказать.
Даже если это стоило ему всего.

Я не заказчик, но мне понравилось.
С одной стороны, не хватает какой-то кульминации, история очень ровная, этакое мини-жизнеописание. С другой стороны, как раз этим оно и стильно. Хотя, наверное, в более развернутой форме смотрелось бы естественнее. Нет, я понимаю, что объем ограничен, просто подумалось вот )
Автор, может, откроетесь потом? А то любопытно ))

[Гость]

Спасибо на добром слове)
Если заказчик попросит, то откроюсь)

[Rendomski]

Немного суховато-повествовательный рассказ, но достаточно насыщенный; вкупе с известными из канона событиями, этого вполне достаточно, чтобы представить себе всю драму Андерсона, и в такой возможный исход охотно верится.
Андерсон очень выразительный получился, заботливый, но жутковатый .

Не заказчик