- Недолго, он еще слаб, - если бы даже она захотела, то все равно ничего не услышала бы. Плечом, за которое ее попытались придержать, нервно дернула, запнулась о порожек и едва не рухнула на больничную койку. Заодно и унылый штатив, на котором капельница держалась, за собой чуть не прихватила. Но выровняться получилось. Впору бы выругаться, но у Вольф с губ ничего не шло – уж очень сильно они задрожали. А ведь целую приветственную речь сочинила, в которой очень внятно объясняла, почему наставникам в таком почтенном возрасте – к сорока ведь дело – не стоит так активно собирать собой пули. Получилось только понадежнее прикусить губы и не разреветься прямо в шершавую ладонь, которую она жадно схватила, пальцами нашаривая пульс. Уж слишком он выглядел бледным и… - Не надо хоронить меня раньше времени, - шевельнулись костяшки у Хайнкель в ладонях. – Мне нужно чуть больше, чтобы отправиться на тот свет. - Сколько дырок в вас насчитали? – вот какого черта?! Какого черта в самое пекло его швыряет именно тогда, когда с тылов прикрывать будет какой-нибудь раздолбай Винченцо или Санторини, которому и вилку бы она, Хайнкель, в руки не дала – еще заколется ненароком. - Не помню, - слабо улыбнулся Андерсон. – Лучше не знать, я полагаю. Хайнкель догадывалась, о чем пойдет разговор дальше. Догадывалась по тому, как маниакально вдруг заблестели его совершенно спокойные серые глаза и вдруг стали очень сухими губы, дернулся вверх-вниз тяжелым движением кадык. Догадывалась и потому положила пальцы ему на губы и гневно раздула ноздри. - И думать забудьте, - прошипела она. – Нам всем предлагали. Мне тоже предлагали – я отказалась. А ведь я моложе вас в два раза! Андерсон не дернулся и не возмутился мычанием – коротким взглядом попросил ее убрать ладонь. Вольф убрала. И ладонь в кулак сжала с такой силой, что перчатки затрещали, натянувшись на костяшках. - Я и ростом повыше, - спокойно ответил он. – И… - Вам в вашем отделе спокойно не сиделось, раз к нам перевелись? – с отчаянным раздражением спросила Вольф. - Я хотел пойти туда, где мог действительно помочь, - глухо ответить Андерсон. – И я пойду. - Пойдет он! – вспыхнула Вольф. – На погост, в белой простыне и тапочках в тон! - Хайнкель… - Двадцать лет уже Хайнкель – вам от этого легче?! Да вы… - Я принял решение. И тебе меня не переубедить, - ладонь, которую Вольф держала в руках, он вырывать не стал. Но если до этого пытался в ответ на ее сильное пожатие хотя бы пальцы стиснуть, то теперь она была как сухая рыба. Наемница дернула носом. Глубоко вдохнула. И посмотрела на наставника почти умоляюще. - Вы не в том состоянии, чтобы идти на этот эксперимент, - прошептала она, - я говорила с бригадой хирургов. Ваша операция назначена на среду, а это завтра. И сейчас вы едва дышите! Как вы перенесете… это? – можно быть бесконечно циничной наемницей, а все равно втихомолку целовать крест. И то, что он собирался сделать… уму непостижимо. И просто богохульство. «В самый раз для Искариота», - мелькнула быстро отогнанная мысль. - Они мне что-то объясняли, - простодушно пояснил Александр, - но попытаться вникнуть в их речь оказалось делом откровенно зряшным – слишком много профессиональных терминов, пояснять отказались. Кажется, такое мое состояние им подходит даже больше, - ухмыльнулся он самым уголком губы. Откровенно пугающий жест. «Еще бы. Не опробованная технология, на первом же подопытном», - с раздражением подумала Вольф. И с тоской припомнила, что именно вполголоса обсуждал дежурный врач с каким-то еще увальнем в белом халате – повезло, что они ее не замечали. И судя по всему… Хайнкель сглотнула горький комок: нет у священника шансов, он не живет, а больше доживает. Точнее, шанс есть – один. И тот не на тысячу даже – на миллион. «Живой труп», - удавила бы тех, кто так сказал, но… Если они правы? И отец Александр – он вообще… знает? - Я думаю, разговор можно считать оконченным? – уточнил Александр. И прибавил совсем тихо. – А то что-то я устал, - «Но решения менять не буду», - дочитала Вольф по глазам. - Да, конечно, - рассеянно отозвалась Хайнкель, еще сильнее сжав его пальцы. Нужно было прощаться. И возможно – навсегда. И что сказать в такой момент? «Обязательно возвращайтесь»? «Желаю скорейшего возвращения»? «Я буду за вас молиться»? - У нас зарплата через десять дней, - невпопад произнесла Вольф. – У вас что-нибудь осталось? Андерсон зашелся смехом, который больше походил на хрип. И покачал головой. - Нет, непредвиденные расходы, - опять эксперименты со сталью? Неважно, не об этом думать надо. - И сигареты вам купить не на что? – кажется, он догадался, что она хочет сказать: осторожно покачал головой. И надо же ему улыбаться в такое время! – Тогда я вам пачку припасу, - неловко поднялась она с колен. – Рассчитаетесь с зарплаты. - Непременно, Хайнкель, - отозвался он усталым голосом. – Непременно.
-
-
01.09.2010 в 19:25- Недолго, он еще слаб, - если бы даже она захотела, то все равно ничего не услышала бы.
Плечом, за которое ее попытались придержать, нервно дернула, запнулась о порожек и едва не рухнула на больничную койку. Заодно и унылый штатив, на котором капельница держалась, за собой чуть не прихватила. Но выровняться получилось.
Впору бы выругаться, но у Вольф с губ ничего не шло – уж очень сильно они задрожали. А ведь целую приветственную речь сочинила, в которой очень внятно объясняла, почему наставникам в таком почтенном возрасте – к сорока ведь дело – не стоит так активно собирать собой пули. Получилось только понадежнее прикусить губы и не разреветься прямо в шершавую ладонь, которую она жадно схватила, пальцами нашаривая пульс. Уж слишком он выглядел бледным и…
- Не надо хоронить меня раньше времени, - шевельнулись костяшки у Хайнкель в ладонях. – Мне нужно чуть больше, чтобы отправиться на тот свет.
- Сколько дырок в вас насчитали? – вот какого черта?!
Какого черта в самое пекло его швыряет именно тогда, когда с тылов прикрывать будет какой-нибудь раздолбай Винченцо или Санторини, которому и вилку бы она, Хайнкель, в руки не дала – еще заколется ненароком.
- Не помню, - слабо улыбнулся Андерсон. – Лучше не знать, я полагаю.
Хайнкель догадывалась, о чем пойдет разговор дальше. Догадывалась по тому, как маниакально вдруг заблестели его совершенно спокойные серые глаза и вдруг стали очень сухими губы, дернулся вверх-вниз тяжелым движением кадык. Догадывалась и потому положила пальцы ему на губы и гневно раздула ноздри.
- И думать забудьте, - прошипела она. – Нам всем предлагали. Мне тоже предлагали – я отказалась. А ведь я моложе вас в два раза!
Андерсон не дернулся и не возмутился мычанием – коротким взглядом попросил ее убрать ладонь. Вольф убрала. И ладонь в кулак сжала с такой силой, что перчатки затрещали, натянувшись на костяшках.
- Я и ростом повыше, - спокойно ответил он. – И…
- Вам в вашем отделе спокойно не сиделось, раз к нам перевелись? – с отчаянным раздражением спросила Вольф.
- Я хотел пойти туда, где мог действительно помочь, - глухо ответить Андерсон. – И я пойду.
- Пойдет он! – вспыхнула Вольф. – На погост, в белой простыне и тапочках в тон!
- Хайнкель…
- Двадцать лет уже Хайнкель – вам от этого легче?! Да вы…
- Я принял решение. И тебе меня не переубедить, - ладонь, которую Вольф держала в руках, он вырывать не стал. Но если до этого пытался в ответ на ее сильное пожатие хотя бы пальцы стиснуть, то теперь она была как сухая рыба.
Наемница дернула носом. Глубоко вдохнула. И посмотрела на наставника почти умоляюще.
- Вы не в том состоянии, чтобы идти на этот эксперимент, - прошептала она, - я говорила с бригадой хирургов. Ваша операция назначена на среду, а это завтра. И сейчас вы едва дышите! Как вы перенесете… это? – можно быть бесконечно циничной наемницей, а все равно втихомолку целовать крест. И то, что он собирался сделать… уму непостижимо. И просто богохульство.
«В самый раз для Искариота», - мелькнула быстро отогнанная мысль.
- Они мне что-то объясняли, - простодушно пояснил Александр, - но попытаться вникнуть в их речь оказалось делом откровенно зряшным – слишком много профессиональных терминов, пояснять отказались. Кажется, такое мое состояние им подходит даже больше, - ухмыльнулся он самым уголком губы. Откровенно пугающий жест.
«Еще бы. Не опробованная технология, на первом же подопытном», - с раздражением подумала Вольф. И с тоской припомнила, что именно вполголоса обсуждал дежурный врач с каким-то еще увальнем в белом халате – повезло, что они ее не замечали. И судя по всему… Хайнкель сглотнула горький комок: нет у священника шансов, он не живет, а больше доживает. Точнее, шанс есть – один. И тот не на тысячу даже – на миллион. «Живой труп», - удавила бы тех, кто так сказал, но…
Если они правы? И отец Александр – он вообще… знает?
- Я думаю, разговор можно считать оконченным? – уточнил Александр. И прибавил совсем тихо. – А то что-то я устал, - «Но решения менять не буду», - дочитала Вольф по глазам.
- Да, конечно, - рассеянно отозвалась Хайнкель, еще сильнее сжав его пальцы.
Нужно было прощаться. И возможно – навсегда. И что сказать в такой момент? «Обязательно возвращайтесь»? «Желаю скорейшего возвращения»? «Я буду за вас молиться»?
- У нас зарплата через десять дней, - невпопад произнесла Вольф. – У вас что-нибудь осталось?
Андерсон зашелся смехом, который больше походил на хрип. И покачал головой.
- Нет, непредвиденные расходы, - опять эксперименты со сталью? Неважно, не об этом думать надо.
- И сигареты вам купить не на что? – кажется, он догадался, что она хочет сказать: осторожно покачал головой. И надо же ему улыбаться в такое время! – Тогда я вам пачку припасу, - неловко поднялась она с колен. – Рассчитаетесь с зарплаты.
- Непременно, Хайнкель, - отозвался он усталым голосом. – Непременно.
-
-
01.09.2010 в 19:40Здорово! По-моему, про таких нормальных, человечных, но в то же время с отсылками на обстоятельства канона Андерсена с Вольф я ещё не читала