- Мисс Вольф… - Миз Вольф. - Миз Вольф. Что вы можете рассказать нам о деталях операции «Реконкиста»? - О! Английский есть столь сложная языка, моя бы хотеть увидеть итальянская переводчик. И так на протяжении трех недель. Чистенький зал, чистенькая мебель, чистенькие занавесочки – все до того чистенькое, что хочется хотя бы окна раскрыть и глянуть на припорошенный пеплом тысяч сгоревших людей и не-людей город, чтобы эту идиллию развеять. И чашка с чаем перед ней – тоже чистенькая. И чай вкусный. Вот только руки в «браслетиках», а перед ней сидит упрямый до чертиков англичанин. Нет, не будет выламывать руки и пальцы, загонять иглы под ногти, бить по лицу – он вообще ничего не будет делать. Они потреплются о погоде, раз сорок за весь разговор он спросит про «Реконкисту», а потом сдаст ее под конвой – в чистенькую комнатку на чистенькую кроватку. Какая досада – в наручниках. Хайнкель неуклюже пила чай, морщилась от боли в лице – такую важную персону и к пластическому хирургу никто не сопроводил. Где в мире справедливость?.. Справедливость, по идее, перед ней – смотрит двадцатью глазами старых полных пердунов и ждет. Вот ждет же, когда у нее совесть проснется. Чего эти сэры хотят от вымершего Тринадцатого Отдела? От него и осталось-то – она да десяток секретарей, которых сейчас бомбардируют письмами и звонками. Отдел… какой там? Пятый? В общем, Фома сейчас, наверняка, ведет тонкую деликатную игру: «Верните нам ее, а мы вам плюшку». А ей вот ждать, а им делать вид, что они действительно хотят у нее что-то узнать, а не ждут «выкуп» из Италии. А англичанам нечем заняться, кроме как сидеть и пялиться на нее. Это не у них столицу бомбардировали, угу. Зато чай вкусный. Молчал на этих «допросах» только один человек, всегда стоявший у окна. «Одноглазенькая», как уже успела прозвать ее про себя Хайнкель, просто курила и пристально следила. Мотивы Хеллсинг в этой буче оставались для нее совершенно неясными. Самой же Вольф было Интегру исключительно… жалко, что ли. И, что самое веселое, к ней она не питала даже раздражения. Как-то не принято злиться на человека, который на своем и без того порядком измятом горбу допер твою рассыпающуюся по кускам тушку к себе домой, оказал первую медицинскую помощь и даже выделил безликую гостевую комнатушку с символическими дырочками на двери – рядком, от автоматной очереди. Гильзы Вольф нашла под подушкой. Это потом, когда в особняке Хеллсингов развернули временный штаб и стянули туда тьму тьмущую народа, которому предстояло поднять город из руин, оказалось, что она ее, Вольф, «задержала». Ну, как особо опасного преступника, вернее – невероятно ценного заложника. Наверное, они обе в тот момент посмеялись. Хеллсинг приходила к ней еще дважды, шмыгая мимо пыжащегося караула, упорно делавшего вид, что он высокое начальство не заметил. В первый раз молча протянула сигарету. Посидели. Покурили. Помолчали. А о чем им говорить-то? Непонятно. Но посидели душевно. Во второй раз за рукав втащила какого-то странного трясущегося типа – оказался врач. Хеллсинг единственная из всей собравшейся в ее особняке шаблы заметила, что Хайнкель нехорошего зеленого цвета от постоянной боли и морального давления. Дядя-доктор вколол баралгина, полегчало. Интегра кивнула и ушла. И вот теперь третий раз. - Этот человек довезет тебя до Хитроу, в нем остались целы две полосы, - лаконично поясняла ей Хеллсинг, протягивая странного вида пакет. – Там же тебя будет ждать мой личный самолет – на данный момент времени мне можно перемещаться в любую точку земного шара без вопросов, - Хайнкель понимающе хмыкнула – ну еще бы, почти первое по значимости лицо в стране. – Здесь паспорт и лиры, как доберешься до Италии – дальше все полностью в твоих руках. Хайнкель умеет прекрасно не задавать вопросов. Это умение – главнейшее для наемника. Если было сказано, что она весь вечер занималась выводом зеленых слоников на берегу реки Тумба-Юмба в районе Никарагуа, значит, нужно придумывать, какие у этих слоников были ушки и хоботочки. На возмущенное «зачем» можно получить ствол не только в зубы и пулю не только в задницу. Да и чего тут спрашивать-то? Есть такое хорошее слово – «побратались». Для женщин не слишком подходит, а слово «посестрились» как-то нехорошо звучит в отношении монахини и мирянки. Пусть будет просто… ммм… пусть ничего не будет. Хайнкель протянула руку: - За мной должок. - Никаких долгов, - спокойно ответила Хеллсинг, крепко стискивая ее ладонь. – Мы обе выжили в ту ночь, нас таких мало. Удачи. Письма не пиши – все равно перехватят. - Тебе тоже, не хотела бы я быть на твоем месте. Интегра усмехнулась. - Ты же из Искариота. Убийца, монстр и вообще бессмертная. Заломала охранников и убежала. - На одной ноге, - коротко хохотнула Вольф, приземляясь на заднее сидение совершенно обычного Форда. - А второй размахивала, держа в руках, и всех убила, - резюмировала леди Хеллсинг, захлопывая дверцу. Больше ничего сказано не было, да и был ли смысл? Должок за Хайнкель по-прежнему остался – она не любила сбрасывать со счетов благодарности. Так что можно будет выбить какие-то бонусы для Хеллсинг на ближайшем разговоре с Его Святейшеством. Надо бы только придумать, какие именно и как обойтись без ударов по своей светлой тыковке. А за окном медленно мелькало шоссе. До вылета из аэропорта оставалось три часа.
- А второй размахивала, держа в руках, и всех убила, - Суровая итальянская монахиня, угу. Понравилось. Очень. Автора уже знаю - стиль повествования типичный)
Заказчику очень приятно, что заявка выполнена. Я почти что и не надеялась на это, и уже готовилась писать сама свой заказ. Тем не менее приятно, что заявка выполнена. Спасибо.
Гость, это значит "почти-что-понравилось", но мне угодить о-о-о-очень сложно, особенно когда дело касается любимых персонажей, поэтому это в моих устах высокая характеристика.
-
-
02.12.2009 в 00:17- Мисс Вольф…
- Миз Вольф.
- Миз Вольф. Что вы можете рассказать нам о деталях операции «Реконкиста»?
- О! Английский есть столь сложная языка, моя бы хотеть увидеть итальянская переводчик.
И так на протяжении трех недель.
Чистенький зал, чистенькая мебель, чистенькие занавесочки – все до того чистенькое, что хочется хотя бы окна раскрыть и глянуть на припорошенный пеплом тысяч сгоревших людей и не-людей город, чтобы эту идиллию развеять. И чашка с чаем перед ней – тоже чистенькая. И чай вкусный. Вот только руки в «браслетиках», а перед ней сидит упрямый до чертиков англичанин.
Нет, не будет выламывать руки и пальцы, загонять иглы под ногти, бить по лицу – он вообще ничего не будет делать. Они потреплются о погоде, раз сорок за весь разговор он спросит про «Реконкисту», а потом сдаст ее под конвой – в чистенькую комнатку на чистенькую кроватку. Какая досада – в наручниках.
Хайнкель неуклюже пила чай, морщилась от боли в лице – такую важную персону и к пластическому хирургу никто не сопроводил. Где в мире справедливость?.. Справедливость, по идее, перед ней – смотрит двадцатью глазами старых полных пердунов и ждет. Вот ждет же, когда у нее совесть проснется. Чего эти сэры хотят от вымершего Тринадцатого Отдела? От него и осталось-то – она да десяток секретарей, которых сейчас бомбардируют письмами и звонками. Отдел… какой там? Пятый? В общем, Фома сейчас, наверняка, ведет тонкую деликатную игру: «Верните нам ее, а мы вам плюшку». А ей вот ждать, а им делать вид, что они действительно хотят у нее что-то узнать, а не ждут «выкуп» из Италии. А англичанам нечем заняться, кроме как сидеть и пялиться на нее. Это не у них столицу бомбардировали, угу. Зато чай вкусный.
Молчал на этих «допросах» только один человек, всегда стоявший у окна. «Одноглазенькая», как уже успела прозвать ее про себя Хайнкель, просто курила и пристально следила. Мотивы Хеллсинг в этой буче оставались для нее совершенно неясными. Самой же Вольф было Интегру исключительно… жалко, что ли. И, что самое веселое, к ней она не питала даже раздражения.
Как-то не принято злиться на человека, который на своем и без того порядком измятом горбу допер твою рассыпающуюся по кускам тушку к себе домой, оказал первую медицинскую помощь и даже выделил безликую гостевую комнатушку с символическими дырочками на двери – рядком, от автоматной очереди. Гильзы Вольф нашла под подушкой.
Это потом, когда в особняке Хеллсингов развернули временный штаб и стянули туда тьму тьмущую народа, которому предстояло поднять город из руин, оказалось, что она ее, Вольф, «задержала». Ну, как особо опасного преступника, вернее – невероятно ценного заложника. Наверное, они обе в тот момент посмеялись.
Хеллсинг приходила к ней еще дважды, шмыгая мимо пыжащегося караула, упорно делавшего вид, что он высокое начальство не заметил.
В первый раз молча протянула сигарету. Посидели. Покурили. Помолчали. А о чем им говорить-то? Непонятно. Но посидели душевно.
Во второй раз за рукав втащила какого-то странного трясущегося типа – оказался врач. Хеллсинг единственная из всей собравшейся в ее особняке шаблы заметила, что Хайнкель нехорошего зеленого цвета от постоянной боли и морального давления. Дядя-доктор вколол баралгина, полегчало. Интегра кивнула и ушла.
И вот теперь третий раз.
- Этот человек довезет тебя до Хитроу, в нем остались целы две полосы, - лаконично поясняла ей Хеллсинг, протягивая странного вида пакет. – Там же тебя будет ждать мой личный самолет – на данный момент времени мне можно перемещаться в любую точку земного шара без вопросов, - Хайнкель понимающе хмыкнула – ну еще бы, почти первое по значимости лицо в стране. – Здесь паспорт и лиры, как доберешься до Италии – дальше все полностью в твоих руках.
Хайнкель умеет прекрасно не задавать вопросов. Это умение – главнейшее для наемника. Если было сказано, что она весь вечер занималась выводом зеленых слоников на берегу реки Тумба-Юмба в районе Никарагуа, значит, нужно придумывать, какие у этих слоников были ушки и хоботочки. На возмущенное «зачем» можно получить ствол не только в зубы и пулю не только в задницу.
Да и чего тут спрашивать-то?
Есть такое хорошее слово – «побратались». Для женщин не слишком подходит, а слово «посестрились» как-то нехорошо звучит в отношении монахини и мирянки. Пусть будет просто… ммм… пусть ничего не будет.
Хайнкель протянула руку:
- За мной должок.
- Никаких долгов, - спокойно ответила Хеллсинг, крепко стискивая ее ладонь. – Мы обе выжили в ту ночь, нас таких мало. Удачи. Письма не пиши – все равно перехватят.
- Тебе тоже, не хотела бы я быть на твоем месте.
Интегра усмехнулась.
- Ты же из Искариота. Убийца, монстр и вообще бессмертная. Заломала охранников и убежала.
- На одной ноге, - коротко хохотнула Вольф, приземляясь на заднее сидение совершенно обычного Форда.
- А второй размахивала, держа в руках, и всех убила, - резюмировала леди Хеллсинг, захлопывая дверцу.
Больше ничего сказано не было, да и был ли смысл?
Должок за Хайнкель по-прежнему остался – она не любила сбрасывать со счетов благодарности. Так что можно будет выбить какие-то бонусы для Хеллсинг на ближайшем разговоре с Его Святейшеством. Надо бы только придумать, какие именно и как обойтись без ударов по своей светлой тыковке.
А за окном медленно мелькало шоссе. До вылета из аэропорта оставалось три часа.
-
-
02.12.2009 в 00:32Автор, вы умничка. Цепляет.
-
-
02.12.2009 в 01:39-
-
02.12.2009 в 07:47Суровая итальянская монахиня, угу.
Понравилось. Очень. Автора уже знаю - стиль повествования типичный)
-
-
02.12.2009 в 09:12И мне тоже,до чрезвычайности.
Сильные чувства под внешним спокойствием,хорошо.
-
-
02.12.2009 в 12:10-
-
02.12.2009 в 19:34-
-
02.12.2009 в 21:24Делаю вывод, что понравилось не ахти, но все равно - спасибо, что отписались.
-
-
03.12.2009 в 00:16-
-
04.12.2009 в 01:35-
-
17.12.2009 в 06:53