07-14

[Hellsing Fest]

07-14. Максвелл | Андерсон. "Допустимо ли нам?" Y!

Художник: Azazel
Сайт-источник: browse.deviantart.com/?qh=§ion=&global=1&q=...

@темы: Максвелл, Андерсон

Comments

[Гость]

Название: Жар девятого круга
Тип: слеш
Пейринг: Максвелл/Андерсон
Рейтинг: NC-17
Жанр: пвп, ангст
Размер: мини, 3 214 слов
Примечание: название связано с классификацией Ада у Данте. Предатели располагаются в девятом круге, состоящем сплошь изо льда.


Как всегда после серьезной регенерации, Андерсону хотелось завязаться в узел и раствориться в темноте, дать отдых глазам, для которых даже лунный свет сейчас был слишком резок, не говоря уже о слепящем сиянии казенной лампы гостиничного номера.

Однако он не мог себе этого позволить. В его обязанности входило не только защищать и карать, но и держать спину прямо в любой ситуации. Тем более перед непосредственным начальством, пусть это начальство и сидело сейчас бледное, как привидение, на скомканной постели.

Плечо почти не болело, не так, как в самом начале, когда разорванные сухожилия и раздробленные кости складывались обратно из мозаичных осколков в подобие человеческого тела. Осталось странное ноющее ощущение, желание растереть окаменевшие мышцы...

Во имя всего святого, простое желание раствориться в темноте соседней комнаты.

— Если я на сегодня больше не нужен, разрешите идти? — спросил Андерсон, не глядя на Максвелла, не глядя вообще никуда, почти закрыв покрасневшие воспаленные глаза.

Энрико едва не вздрогнул. Картина раскуроченной взрывом машины до сих пор была перед внутренним взором. Но показывать слабость перед подчиненным… перед Александром было нельзя.

— Нет, не нужен, — ровно ответил он. — Хотя нет, подожди. Как твоё плечо? — спохватившись, поинтересовался он. Оставаться одному было не страшно — тревожно.

Стоило представить рядом с собой в тот момент, например, Вольф — становилось дурно. Австрийка, какой бы тренированной и опытной ни была, не приняла бы на себя основной удар и уж точно не выжила бы после такого. Но откуда же они узнали у его визите? Кто-то в Искариоте точно сливает информацию, предает "иуд". Энрико нервно хохотнул, но тут же заставил взять себя в руки. Александр смотрел на него — значит, уже ответил, а он прослушал.

— Так как плечо? Всё нормально?

От него не укрылась некоторая неловкость, которая осталась в движениях Андерсона, даже когда они добрались до отеля. А добирались они долго.

Падре, уже повернувшийся, чтобы уйти, замер. Максвелл рассеяно водил рукой по простыне, то разглаживая ее, то снова комкая. Он явно этого не замечал, как не слышал и негромкого "всё в порядке", сказанного на автомате: мысленно Андерсон все еще был на раскаленных полуденным солнцем улицах, оглушенный болью, зачарованный каплями крови в пыли. Очевидно, Энрико тоже до сих пор не оправился от шока. Иначе бы никогда не позволил себе такого потерянного выражения лица, пусть даже неумело замаскированного под безразличие.

Подавив вздох, падре оставил надежду покинуть комнату в ближайшее время и снова подошел к кровати.

— Уже лучше. Причин волноваться нет, ты же знаешь. Только вот ноет немного, но это тоже пройдет со временем.

Андерсон улыбнулся и с облегчением увидел ответную улыбку на губах Максвелла. С еще большим облегчением он отметил, что эти губы больше не сжаты в узкую, ничего хорошего не предвещавшую полоску.

Предатели, конечно, никуда не денутся, только месть — блюдо, которое должен подавать он, Александр Андерсон, а не такая солидная персона, как глава организации.

— Сядь, — нервозно приказал Энрико. Лампа, стоящая на тумбочке у двери, светила Андерсону в спину — точь-в-точь, как пламя взрыва. Отчего казалось, что фигура сильнейшего из слуг Церкви осенена светом. — Позволишь мне… — он облизнул пересохшие губы, — посмотреть?

Он сдвинулся к изголовью. Пружины еле слышно скрипнули.

Больше, чем физическую боль, Максвелл не любил лишь смотреть на увечья. Но пытался преодолеть себя, раз за разом. К тому же хоть такую благодарность Александр заслужил. Осторожно раздвигая жесткие, черные от запекшейся крови края пробитой и обгоревшей сутаны, Энрико уже в который раз не мог не восхититься работой второго отдела. Существование Андерсона было чудом, настоящим чудом, хотя бы потому, что ни один повторный эксперимент так и не увенчался успехом. Помогло ли тому отменное здоровье, или его вера была крепче, чем у других добровольцев, но только он один — Энрико осторожно провел по розовеющим, еще не сошедшим окончательно шрамам — стал истинным оружием Церкви, её карающим мечом и, если надо, надежным щитом.

— Останешься сегодня со мной? — постарался мягко спросить Максвелл, но голос предательски дрогнул. Сейчас, когда он видел, насколько жестоким было покушение, оставаться в одиночестве тем более не хотелось.

Падре едва не застонал, когда обнаженную кожу тронули прохладные пальцы. После восстановления тело реагировало очень чутко на любые раздражители, а эти раздражители были весьма приятными и… возбуждающими. Терзаемый восхитительной пыткой, священник понял, что этого мало, нужно нечто большее, чем невинные прикосновения, и Энрико будто его услышал. В последний раз осторожно погладив шрамы, Максвелл провел ладонями по плечам, несильно, будто боялся навредить, сжал и потянул его на себя.

Андерсон слегка откинулся на грудь Энрико, пусть и не такую широкую, как у него, но твердую, горячую, словно в противовес холодным ладоням, скользящим по его собственной груди. От сочетания жара и холода кровь начала закипать, быстрее и быстрее гоня по венам рождающуюся жажду.

Движения Максвелла, сначала порывистые и беспорядочные, точно он не видел особой разницы между простыней и чужими плечами, теперь стали более плавными и вдумчивыми.

Падре закрыл глаза, растворяясь, как и мечтал, в темноте и этих прикосновениях. Когда Энрико в очередной раз наткнулся на самый глубокий шрам, Андерсон почувствовал, как сбилось его дыхание. Протянув руку, он нашарил похолодевшие пальцы и поднес их к губам, согревая.

— Конечно, я останусь, Рико.

Максвелл выдохнул. Он и сам не знал: страх это был или просто нервы, — но даже сейчас ему было намного спокойнее за спиной Александра, пусть никакой опасности в номере и не было. Но постепенно, с каждым прикосновением к широким плечам, груди, шее, ощущение почти панического ужаса затухало, пока окончательно не ушло. "Палач Андерсон" был здесь, и он всё еще был жив и готов выполнять свои обязанности.

Благодарность нахлынула с новой силой.

— Я не знаю, что бы я делал без тебя, — просто произнес Энрико и прикрыл глаза, уткнувшись подбородком куда-то в лоб Андерсону. Было спокойно и тихо, лишь где-то за окнами шумел Берлин, поганый лютеранский Берлин.

Легкий поцелуй пришелся в крыло носа, отчего Александр смешно фыркнул — Энрико не мог не улыбнуться. Всё возвращалось на круги своя. Завтра обязательно потребуют еще один, подробный, доклад в Папскую канцелярию, завтра будут нервы, бумаги, продолжение переговоров и холодное высокомерие, под которым он спрячет настороженность и тревогу. А пока что у него есть возможность успокоиться, сжимая в своих ладонях живое воплощение силы Церкви, властвующей над жизнью и смертью. Совершенное воплощение.

Он сдвинулся еще дальше к изголовью, почти к самой подушке, но вес падре всё еще ощущался. Хотя не сказать, что Максвелл был против. Он ласково погладил раненное плечо и аккуратно обхватил Александра за подбородок. Уже в который раз мелькнуло ощущение, что каждое прикосновенье, каждое объятье, каждый поцелуй, разделенные с Андерсоном, — это игра с огнем, но Энрико был уверен, что уж его этот огонь не тронет, он его приручил.

Оказалось так просто и естественно лежать в теплых объятиях ночью в бездушном безликом номере. Сердце в груди стучало ровно, хотя чем откровеннее становились прикосновения, тем сильнее возрастал ритм. Андерсон не хотел думать, что бы случилось, если бы он не успел сегодня. Он отгонял от себя видения белого запрокинутого лица, испачканных алым светлых волос, остекленевших глаз. Как бы он смог дальше верой и правдой служить Церкви, если бы не уберег ее самого главного слугу?..

Он не хотел волновать и без того ошеломленного Максвелла, и потому сердце Андерсона билось размеренно, не срываясь в галоп от леденящего страха, вызванного словом "если". Но Бог все видит, Бог справедлив и милостив к праведным детям своим. Может, их страсть и не была святой, но обжигала так же сильно, как пламя истинной веры.

Энрико спрятал улыбку. Видел бы кто Регенератора, откинувшего голову назад и прикрывшего глаза, — ни за что бы не поверил, что тот может выглядеть так мирно, так беззащитно, так покорно. Да, покорно.

Сладкая дрожь прошла по позвоночнику Максвелла, а Александр понял её, видимо, по-своему и лишь в очередной раз коснулся губами его запястья: то ли в символическом знаке уважения, то ли в качестве ласки, с намеком на большее. А большего Максвеллу хотелось: последние недели, дни и часы в нем будто сжималась тугая пружина, готовая вот-вот распрямиться. Но устроить скандал на публике, хлопнуть дверью, прервав совещание, расстрелять всех еретиков — любая из подобных выходок стала бы последней в его жизни. Теперь же…

— Тебе нужно снять сутану.

Он не спрашивал разрешения, но возражения не последовало. Задрожавшими от нетерпения пальцами он взялся за верхнюю пуговицу сутаны Андерсона, а в голове всё билась почти умоляющая мысль:
"Только промолчи, только промолчи..."

— Допустимо ли нам?

"...Дьявол!"

Энрико едва не выругался вслух. Только не сейчас, только не сегодня! Действуя чуть более напористо, чем обычно, он запрокинул голову Александра назад и прижался поцелуем к еще не успевшим сомкнуться после вопроса губам. На очередную вдумчивую беседу не было ни желания, ни терпения. Андерсон принял эту одну из самых приятных разновидностей кляпа, позволяя чужому языку затолкать поглубже все сомнения и тревоги. Секунды, минуты, возражения, стены — все испарилось. Остались зубы, чуть покусывающие нижнюю губу, гладкость щек под его огрубевшей рукой, шумное дыхание, срывающееся с покрасневших губ. Взглянув на их припухшие контуры, падре словно оказался в адском пекле. Было что-то безумно развратное в том, как Максвелл смотрел на него — насквозь, и в то же время рассеяно, — как блестели шальные от возбуждения глаза. Энрико не просто терял контроль, он уничтожал его у обоих.

[Гость]

Падре потянулся за еще одним поцелуем, и наткнулся на хитрую усмешку и вытянутую ладонь. Нет, он же не... Конечно, Максвелл хотел, Андерсон с ума сходил от запаха разгоряченного тела и общего желания. Однако в этом и было дело: все произойдет так, как захочет Энрико. Тогда, когда захочет Энрико.

Любого другого Андерсон бы уже убил.

Никому другому и в голову бы не пришло командовать Регенератором.

Да он бы и не подчинился. Никому, кроме Энрико.

— Позволишь?..

Максвелл не стал уточнять, что именно он хочет, и, не прекращая торопливых, лихорадочных поцелуев — как будто он в первый раз целовал Андерсона, боясь получить штыком под ребра, — продолжал расстегивать сутану. Наверное, это было святотатством, но Энрико ненавидел тридцать три мелких пуговички, будто специально созданных, чтобы мешать ему.

— Помоги мне, — выдохнул он на ухо Александру и легко коснулся губами шрама на щеке регенератора.

Еле видная щетина неприятно царапнула кожу, но почему-то с каждым новым прикосновением он чувствовал всё большее возбуждения. Ни тело Андерсона, ни его одежда, ни его внутренние сомнения — ничто не должно было помешать Энрико Максвеллу. Он глава Инквизиции, он решает за всех, в его руках сила, способная покачнуть не только столпы еретиков, но и сам Святейший престол.

Лежать становилось всё неудобнее. Поерзав под Александром, он сел и расстегнул брюки. Стало лучше, совсем чуть-чуть.

— Мы Иуды, Александр, — отвечать на вопрос всё равно пришлось. — Мы грешим не затем, чтобы в день смертного суда выступить в одном ряду со всеми нечестивцами, созданиями падшими и демонами. Мы грешим — и понимаем, что грешим, — во имя Господа нашего, чтобы проникнуть в самое сердце Извечного Врага, чтобы нанести ему удар оттуда, откуда он его не ждет, — он замолчал на мгновенье, подбирая слова. Напряжение в паху мешало сосредоточиться, требуя заняться более важными делами. — Мы должны быть там, ибо Иуды мы: те, кто предает, оставаясь верными, и остаётся верными, будучи предателями. Мы те, кто не боится запачкаться, чтобы не запачкались другие. И я верю, что нам позволено больше, чем другим. Но и спрос с нас несоизмеримо больше.

Возможно, в этот раз его речи не хватило убедительности, но все тридцать три пуговки и тридцать четвертая — на брюках Андерсона — были расстегнуты. Забалтывать воспитателей Энрико умел с детства, разве что в детстве он бы даже в самой смелой фантазии не увидел бы подобной ситуации.

— Просто не думай, — напоследок выдохнул он и уже привычно обхватил ладонью член Александра.

Перед глазами падре расцвел еще один взрыв, когда Энрико обвел большим пальцем вокруг головки. Взрывная волна прокатилась дрожью. И если днем она корежила металл и плавила пластик, то сейчас заставляла выгибать позвоночник, вжимаясь затылком в худое плечо. Андерсон судорожно выдохнул сквозь сжатые зубы, стараясь не толкаться бедрами. Энрико этого не любил.

— Давай же… быстрее. — Падре вцепился было в тонкую лодыжку, и тут же разжал хватку, опасаясь не рассчитать силу.

Священник зажмурился, продолжал беззвучно шевелить губами, шептать очередную молитву, но не тому божеству, к которому обращался обычно, хотя и имя господне слышалось порой в этом шепоте. В поясницу вжимался возбужденный член Максвелла. Громкое дыхание и тихие стоны смешивались с молитвой, и странная месса плыла под потолком, заливаемая неверным лунным сиянием, в сопровождении острого запаха пота и запекшейся крови.

Чувствуя приближение развязки, Андерсон замотал головой, вправо, влево, и тут властная рука сдавила затылок, не давая пошевелиться, да он и не хотел больше. Не тогда, когда Энрико снова его целовал, и язык двигался так же быстро, как другая рука, и падре замер, содрогаясь всем телом, замер в слабых объятиях, что держали его крепче, чем стальные цепи. Последнее мановение кисти — и он выплеснулся, беззвучно, потому что в этом мире абсолютного света не было звуков, они вернулись позже, вместе с расслабленностью и благодарностью.

Каждый раз после, падре был уверен, что ему выжгли душу, но это было прекрасно. Покачавшись немного на волнах этого ощущения, позволяя реальности занять свое законное место, Андерсон обнаружил, что всем весом навалился на Энрико. Тот не возражал, по-прежнему молча поглаживая шею и плечи падре, и лежать так казалось очень правильным и спокойным, однако священник решительно вырвался из теплого плена и перевернулся на бок.

Он сбросил безнадежно заляпанную сутану, и укоряюще посмотрел на Максвелла. Укора не вышло: Энрико лежал, откинувшись на подушку, растрепанный, с горящим румянцем на бледных щеках, с торчащим из расстегнутых брюк членом.

Андерсон тяжело сглотнул, понимая, что от этого зрелища у него снова встает.

У Максвелла захватило дух, когда он поймал взгляд Александра. В такие моменты он и сам не знал, отчего холодок пробегает вдоль хребта: то ли от страха перед силой, что заставляла зеленые глаза едва ли не светиться, то ли от осознания власти над этой силой. Какой бы безумной стихией ни был Андерсон, а именно он, бывший его воспитанник, мог заставить регенератора сделать всё, что ему хотелось. Именно он мог сейчас сесть на постели и бросить короткое:

— Раздевайся, — хриплое, нетерпеливое, приказывающее.

Поймав себя на кощунственной хвале в адрес простоты будничного одеяния священника, Энрико заставил замолчать возопившую было совесть. Он и так грешен, что уж беспокоиться о мелочах? Единственными беспокоящими его мелочами остались пуговицы на его жилетке, да и вся эта мешающаяся одежда. Терпения хватило только на то, чтобы скинуть жилет, снять колоратку и приспустить брюки вместе с трусами.

От появившейся было мысли, что было бы неплохо поискать что-нибудь в ванной для смазки, Максвелл отмахнулся. Ему казалось, что член вот-вот взорвётся от секунды промедления. Да и вообще. Они с утра пережили взрыв — обойдутся и так. Тем более не первый раз.

Уже минуту спустя он понял, что переоценил себя.

Андерсон был под ним и ничем не выдал, что ему могло быть больно. Но теснота, в которую едва протиснулся член Максвелла, была ничуть не приятной. Такое чувство, что он бы не смог выйти обратно, если бы захотел. Надо было подготовиться и использовать что-то получше слюны, но — дьявол! — у Энрико мозги плавились от желания еще тогда, когда он помогал Александру кончить. Тогда, оказавшись под массивным телом, он едва не стонал, когда головка члена задевала плотное сукно расстегнутой сутаны. Сейчас же он снова оказался за спиной Андерсона, но уже в более выгодной позиции — и снова не мог получить всё, что хотел. Не мог вбиться по самые яйца и слушать, слушать стоны регенератора, довольные, покорные.

Стиснув зубы и сдерживая невнятные ругательства, он начал разминать плечи Андерсона, помогая тому расслабиться и привыкнуть. Под пальцы попались красные полосы бывших шрамов. Кожа всё еще была покрыта засохшей кровью и сажей, и на миг Энрико захотелось попробовать эту кровь на вкус. Пойти до конца в познании оружия, что служит ему.

Что такое терпение, падре знал не понаслышке.

Но иногда ему хотелось, чтобы об этом понятии знал еще кто-нибудь, кроме него. Максвелл, наконец, остановился, извиняюще зашарил по широкой спине. Боль от вторжения практически на сухую из резкой и отрезвляющей стала просто неприятным ощущением. Слишком неприятным, чтобы Андерсон мог получать удовольствие.

Спустя пару секунд он все же заставил себя разжать кулаки и челюсть и сосредоточиться на легких прикосновениях волос к коже на лопатках. Священник вздрогнул, когда его шею начал вылизывать горячий и влажный язык. Искры возбуждения пробежали вдоль спины, от крестца вниз, так что захотелось покачнуться, показать, что уже можно дальше и глубже. Вдруг острые зубы впились в плечо, и, одновременно, член Энрико задел простату, компенсировав неуклюжее вторжение идеально подобранным углом. Не сдержавшись, падре вскрикнул.

— Господи… Господи…

Максвелл тоже едва не возопил, когда наконец-то медленное скольжение вглубь Андерсона и наружу прошло легко. Нетерпение уже схлынуло, и всё ощущалось намного слабее, но вместе с поутихшими эмоциями ушла и нервотрёпка последних часов. Она будто выплеснулась вся, заглушенная ощущением горячего тела под ним, мягко охватывающего член тепла, пульсацией в паху и терпеливым, очень терпеливым продвижением по дюйму: сначала вперед, потом медленно назад и снова вперед. В этот раз вламываться он не рискнул — он не регенератор.

Почти лежа на спине Александра и ничуть не беспокоясь, что тому может быть тяжело — не может, он знает, — Энрико, стараясь двигаться так, чтобы Андерсону было как можно более приятно, нащупал его член, влажный, всё еще в каплях спермы, но такой горячий, что, казалось, будто он вот-вот вспыхнет. Некстати — точнее, очень даже кстати — вспомнился огненный меч святого Гавриила. Стоило Максвеллу представить себя, осененного божественным светом и с горящим клинком в руке — воплощением покорной его воле силы регенератора, — он застонал в голос. Нестерпимое напряжение в паху стало почти болезненным, и, уверенными, но чуть торопливыми движениями доведя Андерсона до разрядки, Энрико кончил.

[Гость]

Ткнувшись влажным лбом в плечо регенератору, он выдохнул сквозь стиснутые зубы, чувствуя себя так, будто сгорает и изнутри, и снаружи — будто он уже в Аду, где будут строиться в каре легионы "иуд". И жар под ним — это пламень того ада, который они выбрали сами. Звезды, вспыхнувшие под закрытыми веками, показались Энрико предзнаменованием чего-то большего, чего-то, связанного с его судьбой и, возможно, судьбой Андерсона. Но размышлять дальше не было сил.

Александр под ним тяжело дышал, будто загнанная лошадь, но ничем не намекнул, что его тяготит вес на спине. Максвеллу же было слишком хорошо, чтобы что-то менять и куда-то двигаться. Запоздало пришла мысль, что Андерсон может и оскорбиться — вполне заслуженно, — что Энрико даже не удосужился раздеться до конца. Но от неё, вместе с сопутствующей, что запасной костюм у него всего лишь один, Максвелл отмахнулся. Ему слишком нравилось вот так лежать, прижавшись щекой к жесткой, бугрящейся мышцами спине, и знать, что в его воле попросить — даже потребовать — повторения: хоть завтра, хоть через пять минут. И оно будет.

— Прости, тебе, наверное, тяжело? — с ноткой извинения, которое не было искренним, он заставил себя подняться. На еще один раз у него желания уже не было, а природа регенератора помогала тому даже в постели — Энрико не хотел, чтобы тот снова успел возбудиться.

Будто дождавшись этой команды, Андерсон пошевелился, перекатываясь на другую половину. Казалось, он сейчас впитается в простыни, как до этого в них впиталась сперма. Воспоминания о сумасшедшем мучительном дне перепутались со вспышками ночных образов, кружились в сознании, медленно оседая. Веки тяжелели, рядом проваливался в сон успокоившийся Энрико. Между ними, на свободном пространстве постели, вырастала привычная невидимая стена, не позволяющая им переплести пальцы, или разделить объятия, или сделать еще какую-нибудь непозволительную глупость теперь, когда нервы перестали резать воздух, как стальные штыки.

Перевернувшись на другой бок, Максвелл сонно пробормотал:

— Я выясню, кто стоял за нападением… Это же не ты? Конечно, не ты. Ты меня никогда не предашь.

И уснул, мгновенно, будто не спал двое суток.

Падре посмотрел на силуэт спящего. Сейчас он выглядел… хрупким. И беззащитным. Для тех, кто не знал, какие мысли роятся в этой растрепанной голове. Сердце Андерсона пропустило удар, впервые за длинный вечер. В нем родилось странное, щемящее желание укрыть глупого мальчишку от всех опасностей, которые ждут его на пути. Всегда быть рядом, как сегодня, во время покушения.

Александр поднялся под знакомый аккомпанемент скрипнувших пружин. Максвелл во сне подложил руку под щеку и подтянул колено к груди.

Нащупав крест, единственное, что осталось на нем из одежды, Андерсон прошептал:

— Пока мы оба служим Господу, я тебя… вас не оставлю.

И вышел, оставив главу Тринадцатого отдела на скомканной постели.

[Ka-mai]

*удивился отсутствию комментариев*
Уж до чего я не фанат падре конкретно и яоя в этом каноне в принципе, но фик мне показался интересным. ИМХО, рейтинг R здесь бы смотрелся куда лучше, но атмосфера и настроение - есть. И приятные детальки вроде "поганого лютеранского Берлина" и числа пуговиц на католической римской сутане... А Максвелл здесь представляется кроссфайровским, и довольно чётко.
В общем, мне не понравилась собственно энца, а вот раскрытие отношений героев и стиль повествования - очень даже.

[/Melissa/]

Ka-mai

*удивился отсутствию комментариев*

Мы так поняли - по отзывам в дневах, куда мы фик утащили, не дождавшись реакции, - причина в молчании заказчика. (Заказчик, ну скажите нам хоть что-то! Мы старались )
Мы, это я и Red_TABUretka, сподвигшая меня на соавторство.

Уж до чего я не фанат падре конкретно и яоя в этом каноне в принципе, но фик мне показался интересным. ИМХО, рейтинг R здесь бы смотрелся куда лучше, но атмосфера и настроение - есть. И приятные детальки вроде "поганого лютеранского Берлина" и числа пуговиц на католической римской сутане... А Максвелл здесь представляется кроссфайровским, и довольно чётко.

За Энрико спасибо, я по Максвеллу не сказать, что такой знаток, а если смогла попасть в образ, то это круто. Для меня
То, что тебе понравились детальки и мелочи, нам очень приятно: значит, есть в нашем фике что-то, кроме траха И особенно нам приятно, что тебе всё равно понравилось, пусть ты и не фанат, как говоришь )

Жаль, что не удовлетворили тебя по рейтингу, но мы изначально писали пвп с элементами ангста. Может, хотя бы заказчика удовлетворим

[Gunslinger]

простите заказчика за молчание, его у компа все не было.

Эмоциональный фактор шикарен! Большое спасибо. Несколько удивлен покорностью Алекса, но все равно очень органично смотрится.
Энца приятно порадовала наличием не только банального описания кто кому и куда.

Собственно заказчик.

[/Melissa/]

Gunslinger
Всё, теперь мы рады и счастливы.

Несколько удивлен покорностью Алекса, но все равно очень органично смотрится.

Мы отталкивались от условия "Максвелл/Андерсон" в изначальной теме для заявок, потому и поместили Энрико сверху (потому и заинтересовались заявкой ). Надеюсь, что нашей вины, что мы рассматривали очередность персонажей буквально, нет

[Gunslinger]

/Melissa/, вины нет, разумеется. Все правильно, Энрико и должен быть ведущим, просто думал, что Алекс хоть для порядка поершится.
Спасибо еще раз, не смотря на, их не очень-то любят!

[Red_TABUretka]

Gunslinger, Андерсон - такая машина для убийства, что если бы он совсем никому не подчинялся беспрекословно, то Церковь бы не пошла на создание подобного оружия. В общем-то, к концу манги, сбой все-таки произошел. Это, разумеется, имхо, никому не навязываю))

их не очень-то любят!

- я, я, люблю, очень))) Практически второй отп

И да, вот теперь мы рады и счастливы, мы нашли заказчика)))

[Gunslinger]

Red_TABUretka, мотивы Церкви вообще забавны, учитывая откуда они эту технологию взяли.

я, я, люблю, очень))) Практически второй отп

а вы что-нибудь еще о них писали? Где-нить можно почитать?

[Red_TABUretka]

Gunslinger, не так много, слэш - вот: www.diary.ru/~snarryslash/p102211256.htm

[Gunslinger]

Red_TABUretka, аригато, посмотрим-с.

[Дедушка мой, Зигмунд!]

Гадкие авторы и заказчик! Бедняга я, привыкший к пребедной урожайности (дай бог два ПЖ-драббла на три года) на этот пейринг, и увидев НЦ по ОТП с парой кинков, решил, что перегрелся на солнце. Но нет, кажется, не перегрелся! ЭТО И ПРАВДА НЦ ПО ОТП С НЕ ОЧЕНЬ ЛИЧНЫМ НО УЖЕ ЛЮБИМЫМ КИНКОМ. Ю МЭЙД МАЙ ЛАЙФ.

Серьезно, лично я ужасно рад, пусть и просто мимокрокодил.))

[/Melissa/]

прекратите придуриваться, Зигмунд., спасибо за столь эмоциональный отзыв, мы таких читателей тоже очень любим

Честно сказать, я думала, что это твой заказ )

[Дедушка мой, Зигмунд!]

/Melissa/ да нет, меня на кинках напрочь проигнорировали, решил себе больше душу не травить... такой я ранимый.)

[Red_TABUretka]

прекратите придуриваться, Зигмунд., а вы одевайте доспехи и заказывайте, заказывайте. Больше заказов, хороших и разных. И яойных

[/Melissa/]

прекратите придуриваться, Зигмунд.

да нет, меня на кинках напрочь проигнорировали, решил себе больше душу не травить... такой я ранимый.)

Случайно не твоя заявка была про 18-летнего Максвелла и первый раз?

[Дедушка мой, Зигмунд!]

/Melissa/ она самая >< Как давно это было...

[/Melissa/]

прекратите придуриваться, Зигмунд., я начинал её писать, но это было больше полугода назад, я был неопытный и стеснительный, потому просто не смог

[Red_TABUretka]

/Melissa/ *поперхнулась* это кто неопытный и стеснительный?

[/Melissa/]

Red_TABUretka
Я ж гетником тогда был, слеш читал - писать не мог. *шепотом* Ты не смотри, я слова на букву "ч" тогда в жизнь бы не написал.

[-Шинигами-]

Все это прекрасно, товарищи, но коль личины вы посбрасывали, флудите на личные темы за пределами страницы *проверять обновления надоело*

[couch dweller]

/Melissa/, а не ты ли говорила мне... в общем, говорила
Одним хорошим яойным фиком, оказывается, меньше. Как жаль.(

[/Melissa/]

Girlycard, ничего не поняла )
Поясни мне, пожалуйста, в у-мыл, что ты имеешь в виду, а то что-то да, мы тут зафлудились