Автора немного понесло не в ту степь: заявка-то подразумевает юмор. но ему как-то не юморилось. простите
609 слов.
Стиральные машинки у них в подвале стояли препаршивые: не прошлый даже, а позапрошлый век. Выделяемые на хозяйственные нужды деньги таинственным образом исчезали. Видимо, в том самом Пятом Измерении, с которым некоторые экспериментировали в Седьмом Отделе, а им приходилось чертыхаться и думать, что однажды благословенное начальство подсунет им под руки ребристую доску – все, мол, хватит с вас. Ну и брусочек мыла – исключительно из великой заботы о подчиненных. И все-таки был у этих машинок плюс – они были такие огромные и тарахтели так громко, что дрожи в голосе слышно не было. - Что? – переспросила она погромче. - Моя сутана! – возвысил в третий раз голос Андерсон, рассеянно роясь в корзине с чистым бельем. – Не видела? К себе не отгрузила по ошибке? - Нет, у меня только мои рубашки, - проорала Хайнкель, показательно и немного трясущимися руками дернула за рукава в сторону свою одежду. – Вы у Юмико спросите, когда встретите! - Она сегодня не спускалась, - растерянно крикнул Андерсон. Получилось очень громко: у машинок как раз кончился цикл, в подвале разом повисла тишина. – И зачем ей моя сутана? Хайнкель недоставало сигареты. С сигаретой невозмутимость изображать проще: можно ее медленно достать, можно неспешно прикурить, можно пощелкать зажигалкой. Даже плечами пожималось лучше, если сигарета была под рукой. И жесты с сигаретой не такие нервические. На секунду она даже испугалась, что регенератор что-то заподозрит, когда она резко поправила прядь волос. Вот же – руки беспокойные. Надо хоть чем-то занять. Слишком честные руки. - Ну, некоторые вещи садятся от стирки в этих допотопных монстрах, - выразительно постучала она по стальному обиженно откликнувшемуся корпусу. – Юмико это знает, а до выдачи нового обмундирования нам еще два месяца. Может, она вручную решила почистить. Так ткань дольше держится. Андерсон посмотрел на нее с укоризной. Хайнкель прикусила себя за внутреннюю сторону щеки и приготовилась к тому, чтобы быть уличенной во вранье и придумывать на ходу оправдание, но… - Если ты это тоже знаешь, то почему я тебя вижу здесь чаще всего? Потом ведь громче всех ныть будешь, что одежда истрепалась, - пожурил ее священник. - Да ну, ненавижу стирать, - отмахнулась она, с силой, даже излишней, дернув на себя корзину. – Вы поспрашивайте, найдется. Бывайте! - До свидания, Хайнкель, - забормотавший: «Ничего не понимаю, была же здесь!» - почти расстроено Андерсон заставил Вольф остановиться и почти развернуться с покаянным лицом, но… - «О чем вы, Падре? Никакой сутаны я не видела. Может, Юмико взяла почистить?» - кривляясь перед зеркалом у себя в комнате, Хайнкель постучала по нему ногтем. – Ты наглая врушка и просто скотина, Вольф. Ты о нем-то подумала? Ему тоже до выдачи новой одежды два месяца. Это понятно? - Понятно, - скромно потупилось отражение. «А еще дурная мартовская кошка», - с наслаждением закопалась она носом в воротник припрятанной сутаны. Пахло каким-то гелем после бритья, шерстью и немного – потом. В машинку она пихнуть сутану так и не успела – отлучившийся регенератор мог вернуться в любой момент. Да и не особо хотелось, зачем ей безликая сутана исполинского размера? - Надо вернуть, - решительно сказала она отражению, сидя на полу. В сутане она терялась полностью. Еще сильнее – в запахе. И снова потерлась щекой, но уже об обшлаг, желая оставить этого запаха на себе побольше. - А не надо. Ему выдадут, он же ценный кадр. Заодно в новой будет ходить, - коварно искушало ее отражение. - Это грех, - уцепилась Хайнкель за последний аргумент. - Ты сама-то веришь? – ехидствовало отражение. - Что ты теряешь, в конце-то концов? Ему новая сутана, тебе – его сутана, все честно. Или хочется признаваться святому отцу в тщательно скрываемой клептомании? - Нет, - вздохнула Вольф, окончательно смирившись с ношей грешницы. – Но это не отменяет того, что я скотина. «И идиотка», - добавила она про себя. Сказать это ехидному отражению вслух она точно не решилась бы.
609 слов.
Стиральные машинки у них в подвале стояли препаршивые: не прошлый даже, а позапрошлый век. Выделяемые на хозяйственные нужды деньги таинственным образом исчезали. Видимо, в том самом Пятом Измерении, с которым некоторые экспериментировали в Седьмом Отделе, а им приходилось чертыхаться и думать, что однажды благословенное начальство подсунет им под руки ребристую доску – все, мол, хватит с вас. Ну и брусочек мыла – исключительно из великой заботы о подчиненных.
И все-таки был у этих машинок плюс – они были такие огромные и тарахтели так громко, что дрожи в голосе слышно не было.
- Что? – переспросила она погромче.
- Моя сутана! – возвысил в третий раз голос Андерсон, рассеянно роясь в корзине с чистым бельем. – Не видела? К себе не отгрузила по ошибке?
- Нет, у меня только мои рубашки, - проорала Хайнкель, показательно и немного трясущимися руками дернула за рукава в сторону свою одежду. – Вы у Юмико спросите, когда встретите!
- Она сегодня не спускалась, - растерянно крикнул Андерсон. Получилось очень громко: у машинок как раз кончился цикл, в подвале разом повисла тишина. – И зачем ей моя сутана?
Хайнкель недоставало сигареты. С сигаретой невозмутимость изображать проще: можно ее медленно достать, можно неспешно прикурить, можно пощелкать зажигалкой. Даже плечами пожималось лучше, если сигарета была под рукой. И жесты с сигаретой не такие нервические. На секунду она даже испугалась, что регенератор что-то заподозрит, когда она резко поправила прядь волос. Вот же – руки беспокойные. Надо хоть чем-то занять. Слишком честные руки.
- Ну, некоторые вещи садятся от стирки в этих допотопных монстрах, - выразительно постучала она по стальному обиженно откликнувшемуся корпусу. – Юмико это знает, а до выдачи нового обмундирования нам еще два месяца. Может, она вручную решила почистить. Так ткань дольше держится.
Андерсон посмотрел на нее с укоризной. Хайнкель прикусила себя за внутреннюю сторону щеки и приготовилась к тому, чтобы быть уличенной во вранье и придумывать на ходу оправдание, но…
- Если ты это тоже знаешь, то почему я тебя вижу здесь чаще всего? Потом ведь громче всех ныть будешь, что одежда истрепалась, - пожурил ее священник.
- Да ну, ненавижу стирать, - отмахнулась она, с силой, даже излишней, дернув на себя корзину. – Вы поспрашивайте, найдется. Бывайте!
- До свидания, Хайнкель, - забормотавший: «Ничего не понимаю, была же здесь!» - почти расстроено Андерсон заставил Вольф остановиться и почти развернуться с покаянным лицом, но…
- «О чем вы, Падре? Никакой сутаны я не видела. Может, Юмико взяла почистить?» - кривляясь перед зеркалом у себя в комнате, Хайнкель постучала по нему ногтем. – Ты наглая врушка и просто скотина, Вольф. Ты о нем-то подумала? Ему тоже до выдачи новой одежды два месяца. Это понятно?
- Понятно, - скромно потупилось отражение.
«А еще дурная мартовская кошка», - с наслаждением закопалась она носом в воротник припрятанной сутаны. Пахло каким-то гелем после бритья, шерстью и немного – потом. В машинку она пихнуть сутану так и не успела – отлучившийся регенератор мог вернуться в любой момент. Да и не особо хотелось, зачем ей безликая сутана исполинского размера?
- Надо вернуть, - решительно сказала она отражению, сидя на полу. В сутане она терялась полностью. Еще сильнее – в запахе. И снова потерлась щекой, но уже об обшлаг, желая оставить этого запаха на себе побольше.
- А не надо. Ему выдадут, он же ценный кадр. Заодно в новой будет ходить, - коварно искушало ее отражение.
- Это грех, - уцепилась Хайнкель за последний аргумент.
- Ты сама-то веришь? – ехидствовало отражение. - Что ты теряешь, в конце-то концов? Ему новая сутана, тебе – его сутана, все честно. Или хочется признаваться святому отцу в тщательно скрываемой клептомании?
- Нет, - вздохнула Вольф, окончательно смирившись с ношей грешницы. – Но это не отменяет того, что я скотина.
«И идиотка», - добавила она про себя. Сказать это ехидному отражению вслух она точно не решилась бы.
Не заказчик.
Не заказчик.)
Открывайтесь, автор, любить буду.